Раздался голос баска:
– Патюрель, кто-то сорвался!
– Кто?
– Я не знаю.
– Малышка?
Анжелика была не в состоянии издать ни единого звука – так у нее стучали зубы.
– Анжелика? – вскричал вожак, уверенный, что разбилась именно она, неопытная молодая женщина. Какая же он скотина, не подумал ее поручить Колоэнсу, ловкому, как старый козел! Они бросили ее одну выпутываться, и вот теперь…
– Анжелика! – гремел он, будто раскаты его голоса могли спугнуть беду.
И чудо свершилось.
– Я здесь, – наконец сумела произнести она.
– Хорошо. Не шевелитесь. Жак-баск?..
– Здесь.
– Жан-Жан-парижанин?
– Здесь!
– Франсис-арлезианец?.. Пиччинино?..
– Здесь!
– Маркиз? Колоэнс?..
– Мы здесь…
– Значит, это арлезианец, – сказал Колен Патюрель, осторожно спускаясь к ним.
Они собрались, обсудили причины несчастья. Арлезианец должен был находиться чуть выше Анжелики. Она рассказала, что слышала, как он, оступившись, скатился по камням, а потом после хриплого крика и мгновения тишины – глухой стук тела, разбившегося о дно пропасти.
– Надо дождаться дня, – решил нормандец.
И они ждали, трясясь от холода, устав от неудобного положения в выемках скал. Рассвет наступил быстро, очень ясный и солнечный. Выступили рыжие горы на фоне лимонно-желтого неба, в котором парил орел с огромными крыльями. Против восходящего солнца зловещая птица казалась прекрасной, словно герб Священной империи, выбитый на бронзе. Осторожно, кругами хищник спускался ко дну ущелья.
Колен Патюрель следил за его величественным полетом.
– Значит, это там, – сквозь зубы пробормотал он.
С первыми лучами он так внимательно оглядел всех, будто еще надеялся увидеть черные глаза и волнистую бороду Франсиса. Но веселый провансалец исчез…
Они наконец разглядели его на дне пропасти – белое пятно среди черных острых скал.
– А если он только ранен?..
– Кермев, передай мне веревку!
Веревка была крепко привязана к скале, и Колен Патюрель обвязался другим концом. Он действовал с ловкостью моряка, чьи пальцы привыкли вязать узлы, вечно имея дело с канатами и снастями. Перед спуском он еще раз всмотрелся в грозный полет орла.
– Дайте-ка мне мою дубину!
Он засунул ее за пояс. Ее вес мог затруднить спуск, но он весьма сноровисто управлялся с этим. Склонившись над пропастью, его спутники, затаив дыхание, следили за каждым движением своего предводителя. Вот он достиг выступа, где лежало тело, склонился над ним и перевернул на спину. Затем они увидели, как он провел ладонью по лицу Франсиса и перекрестился.
– Франсис!.. Ох, Франсис! – горестно прошептал Жан-Жан-парижанин.
Они знали, что исчезнет с ним. Немеркнущие воспоминания трудов и пыток, надежд и смеха в проклятом аду неволи. И песни, что арлезианец распевал под звездным небом Африки, когда свежий ночной бриз раскачивал тени пальм над ними. Анжелика почувствовала глубину их общего горя. Ей захотелось пожать им руки, столько страдания проявилось на почерневших изможденных лицах.
– Колен, внимание! Орел!.. – внезапно заорал маркиз де Кермев.
Птица поднялась вверх, как бы отказываясь от добычи, а затем резко прочертила небо со скоростью молнии. Они услышали треск ее оперения, и громадные крылья заслонили от них Колена Патюреля. В первые мгновения они не могли разобраться, что происходит. А происходило сражение между человеком и птицей. Но вот беглецы вновь увидели короля пленников. Стоя на узком каменном уступе, он со страшной скоростью вращал в воздухе дубину. Его положение было шатким, но держался он с таким хладнокровием, как если бы позади было место для отступления. Он стоял на краю пропасти, а не прижавшись к скале, что стеснило бы движения. Малейший шаг или плохо рассчитанный бросок повергли бы его в бездну. Он отбивался яростно; орел, видимо, не ожидал такого сопротивления. Несколько раз он улетал. Его ушибленное крыло обвисло. И все же он возвращался, злобно выставив вперед когти. Наконец Колену Патюрелю удалось схватить его рукой за шею. Тогда, положив дубину, он выхватил нож и, перерезав хищнику горло, сбросил его в пропасть, куда царь воздушных пространств долго падал, кружась и теряя перья.
– Господи! Дева Мария! – пробормотал старый Колоэнс.
