Анжелика перевела взгляд на младенца, лежавшего у нее на руках. Он был светленький, с круглыми щечками. Наверное, глазки у него будут голубые. Он будет похож на Жереми… И еще на другого малыша, такого светленького, такого румяного, которого она когда-то так же прижимала к сердцу.
Она нежно погладила маленькую пушистую головку.
– Назовите его Шарлем-Анри, – сказала она. – Вы правы, Женни, – я буду рада, если он будет носить это имя.
Она наклонилась к молодой матери, отдала ей ребенка и заставила себя улыбнуться.
– Если ваш малыш будет походить на того, другого… Шарля-Анри, вы станете счастливой матерью, Женни, – добавила она тихо, – потому что тот был самым прекрасным мальчиком на свете…
Анжелика поцеловала Женни и вышла на порог дома. Солнце ударило ей прямо в лицо, и ей почудилось, что перед нею стоит огромная, оглушительно шумящая толпа. Она покачнулась, закрыла глаза рукой и вдруг поняла, что очень устала.
Чья-то сильная рука поддержала ее.
– Идемте, – услышала она повелительный голос мужа.
Анжелика сделала несколько шагов, и дурнота прошла. Вместо большой толпы перед ней была только тесно стоящая кучка протестантов и рядом – матросы с «Голдсборо», трапперы, Кроули, господин д'Урвилль, несколько индейцев и испанские солдаты в своих черных доспехах.
Узнав удивительную весть о рождении первого белого ребенка, здесь собралась вся округа.
– Послушайте меня, – обратился к ним граф де Пейрак. – Все вы, люди белой расы, пришли сюда, чтобы еще раз увидеть это вечно новое чудо – рождение ребенка. Всякий раз, когда на ваших глазах начинается еще одна жизнь, вы на время перестаете помнить о смерти. Рождение этого слабого младенца объединило вас, заставило забыть о разделявшей вас ненависти. Вот почему я выбрал именно этот час, чтобы обратиться к вам, тем, от кого зависит судьба народа, среди которого будет расти этот новорожденный… Ко всем вам, откуда бы вы ни прибыли: из Ла-Рошели, Шотландии, Германии, Англии или Испании, к вам, кто бы вы ни были: купцы или дворяне, охотники или солдаты… Я хочу сказать вам: необходимо положить конец распрям. Мы не должны ни на миг забывать то общее, что нас объединяет. Все мы изгнанники, все отвергнуты своими братьями. Одни – из-за своей веры, другие – из-за нечестивости, одни из-за того, что были слишком богаты, другие – потому что были бедны. Так возрадуемся же, ибо не каждому выпадает великая честь создавать Новый Свет. Сам я был некогда владетельным сеньором, мои земли в Лангедоке и Аквитании были огромны, богатства – несметны. Зависть короля Франции, которого пугало феодальное могущество провинциальной знати, сделала из меня скитальца, человека без имени, без родины, без прав. Меня ложно обвинили в бесчисленных преступлениях, приговорили к смерти – и я был вынужден бежать из страны. Я потерял все: земли, замки, власть; меня навсегда разлучили с моей семьей. С женщиной, которую я любил, которая была моей женой и подарила мне сыновей…
Он на мгновение замолчал, обвел пристальным взглядом разношерстную, оборванную толпу, которая слушала его, затаив дыхание, и его глаза весело сверкнули:
– Сегодня я рад этим испытаниям, потому что, несмотря ни на что, остался жив и не утратил главного – бесценного сознания, что я существую в этом мире не напрасно. К тому же, счастливый случай, который вы, господа, назовете Провидением, – тут он с подчеркнутой учтивостью поклонился протестантам, – вернул мне женщину, которую я любил.
Он поднял руку, в которой лежала рука Анжелики.
– Вот она… Вот женщина, с которой пятнадцать лет назад в Тулузском кафедральном соборе, со всеми почестями и пышными церемониями, я сочетался браком. Вот графиня де Пейрак де Моран д'Иристрю, моя жена.
Анжелика была ошеломлена этими неожиданными словами почти так же, как и все остальные. Она бросила на мужа растерянный взгляд, и он ответил ей заговорщической улыбкой. Все было так же, как давным-давно, в Тулузском соборе, когда он тщетно пытался успокоить свою испуганную юную жену.
Да, Жоффрей в полной мере сохранил свое пристрастие к театральным эффектам, так присущее горячим и пылким южанам. Чувствуя себя как нельзя более непринужденно, очень довольный произведенным впечатлением, он провел Анжелику сквозь толпу, представляя ее бедно одетым поселенцам так, как будто это был цвет общества одного из городов Франции.
– Моя жена.., графиня де Пейрак…
Жизнерадостный нормандский дворянин первым пришел в себя и подбросил в воздух шляпу.
– Да здравствует графиня де Пейрак!
Это послужило сигналом к громоподобной овации.
Вместе они прошли среди рукоплесканий и дружеских улыбок.
Рука Анжелики дрожала в руке графа де Пейрака, как и много лет назад, но сегодня она улыбалась. И чувствовала себя в тысячу раз счастливее, чем если бы он вел ее среди придворного блеска по дороге, усыпанной розами.
Глава 8
Весь день мэтр Габриэль Берн пытался подойти к Анжелике, чтобы поговорить с ней. Она это заметила и всячески его избегала.
Но когда вечером она одна пришла к роднику, торговец был тут как тут. Это ее раздосадовало. Ведь во время плавания он вел себя так, что она в конце концов засомневалась: уж не тронулся ли он в уме, и даже начала его побаиваться. Кто знает, до каких крайностей он может дойти в своем озлоблении.
Но он заговорил с нею очень спокойно, и у Анжелики отлегло от сердца.
– Я искал вас, сударыня, чтобы сказать, что сожалею о своих поступках. Вы держали меня в неведении относительно уз, связывающих вас с господином де Пейраком, и именно в этом причина моих ошибок. Ибо несмотря на…
Он запнулся, потом с усилием продолжил:
