время надо учиться намного больше, чем раньше, чтобы проникнуть в тайны природы.
– А Кантор разделяет твои вкусы? – спросила Анжелика.
– Конечно, – самоуверенно заявил Флоримон, не давая слова младшему брату, который только пожал плечами. – Конечно… Например, он гораздо сильнее меня в «игре на волнах», правда, он и начал раньше меня. Практиковаться в морском деле он тоже начал раньше. А я обучился на корабле искусству обдирать себе пальцы при завязывании морского узла, но, правда, и правилам пользования секстантом для измерения пройденного расстояния по Полярной звезде и по солнцу. – Он захлебывался от наплыва мыслей.
Кантор улыбнулся, но ничего не сказал.
Непосредственность Флоримона развеяла неловкость, возникшую после долгих лет разлуки. Он с детства был с матерью на «ты», и между ними сразу же восстановилась надежная и нежная дружба тяжелых прошлых дней.
Сложнее было восстановить контакт с Кантором. Они расстались, когда он был совсем маленьким, но уже замкнутым ребенком; теперь перед ней сидел крепкий, самобытный подросток, который долгие годы не испытывал на себе женского влияния.
– А ты, Кантор, что-нибудь помнишь О своем детстве?
Кантор смущенно потупился и грациозным жестом взял аккорд на гитаре.
– Я помню Барбу, – сказал он. – Почему она не приехала с вами?
Усилием всей своей воли Анжелике удалось не выдать охватившее ее волнение. На этот раз ей не хватит смелости сказать им всю правду.
– Барба ушла от меня. Маленьких детей в доме больше не было. Она вернулась к себе в деревню и вышла замуж…
– Тем лучше, – сказал Флоримон. – Все равно она относилась бы к нам, как к детям, хотя мы давно уже выросли из пеленок. И потом, в такой экспедиции как наша, не стоит отягощаться присутствием женщин.
Зрачки его зеленых глаз расширились, он явно отважился задать матери самый главный вопрос:
– Мама, – спросил он, – готовы ли вы всегда и во всем повиноваться нашему отцу?
Хотя вопрос был задан несколько жестким тоном, Анжелика не удивилась.
– Конечно, – ответила она, – ваш отец – мой супруг, и я буду во всем подчиняться его воле.
– Дело в том, что в сегодняшнем эпизоде вы не проявили особой покорности. Наш отец – человек сильной воли, и он не любит мятежей. Поэтому мы опасаемся, Флоримон и я, что все это кончится плохо и вы снова покинете нас.
Услышав этот упрек, Анжелика чуть не залилась краской, но предпочла не оправдываться перед сыновьями, а объяснить им причины своего поступка.
– Ваш отец вообразил себе, будто я вас совсем не люблю, никогда не любила. Разве я могла не взорваться? Вместо того, чтоб успокоить мое материнское сердце, он скрыл от меня, что вы живы. Признаться, от неожиданности я просто потеряла голову. Я рассердилась на него за то, что он позволил мне страдать, когда довольно было одного слова, чтобы успокоить меня. Но теперь вам нечего бояться. Мы с вашим отцом знаем: есть нечто такое, что связывает нас навек и не может быть нарушено случайной ссорой. Отныне ничто не разлучит нас.
– Значит, вы любите его?
– Люблю ли я его! Дети, это единственный мужчина, который всегда был мне дорог, который пленил мое сердце. Долгие годы я считала, что он умер. Мне пришлось в одиночку бороться за свою и вашу жизнь. Оплакивать его я не переставала никогда. Вы верите мне?
Они кивнули с серьезным видом. Они ей прощали тем охотнее, что сами были причиной ее утренней вспышки. Родители не всегда ведут себя разумно. Главное, чтобы они любили друг друга и были вместе.
– Так значит, – настаивал Кантор, – теперь вы нас больше никогда не покинете?
Анжелика притворно рассердилась.
– По-моему, милые дети, вы перепутали наши роли. Разве не вы сами бросили меня и уехали без оглядки, не подумав о том, сколько слез я пролила из-за вас?
Они взглянули на нее с невинным удивлением.
– Да, сколько слез, – повторила Анжелика. Когда мне рассказали, что ты, Кантор, утонул в Средиземном море вместе с людьми господина де Вивонна, горе мое было безутешным.
– И вы много плакали? – спросил он с восторгом.
– Я тяжело заболела… Долгое время я всюду искала тебя, мой мальчик. Часто мне слышались звуки твоей гитары…
От скованности Кантора не осталось и следа, и он вдруг стал очень похожим на того мальчишку, каким он был в особняке Ботрей.
– Если бы я знал все это, – сказал он с сожалением, – я бы написал вам письмо и сообщил, что живу с отцом. Но мне это не пришло в голову. Хотя в то время я и писать-то не умел…
– Кантор, милый, все это в прошлом. Теперь мы снова вместе. Теперь все хорошо. Просто прекрасно.
– А вы останетесь с нами и будете заботиться о нас? Вы больше не будете заботиться о других, как раньше?
– О чем ты?
