скроенном корабле противоположные требования: вооружен он, как корсар, а вместе с тем может нести большой груз.
– А эта каравелла? – спросил Виль д'Авре. – Она кажется основательной, но, по-видимому, чужда новинок, украшающих вашу флотилию. Разве что сгодилась бы для Христофора Колумба. Но зато какая восхитительная картина, писанная прямо на борту: Дева Мария в окружении ангелов. Эта Дева Мария поразительно красива! Не знаю, может, мне чудится, но, клянусь, дорогая Анжелика, она похожа на вас!.. Вам не кажется, граф?
В воздухе повеяло холодом. И если Анжелика могла порадоваться такту иезуита, то, напротив, восхищаться деликатностью губернатора Акадии явно не приходилось. Он в совершенстве обладал искусством выбалтывать то, о чем следовало молчать. Она не впервые ловила его на этих маленьких каверзах.
«Ты мне заплатишь за это», – подумала графиня.
– Это мой корабль, – вмешался Колен Патюрель, – «Сердце Марии»…
– Да что вы говорите! – восхитился маркиз, простодушно глядя на светловолосого великана. – Представьте меня вашему художнику, друг мой! Я хочу, чтобы он намалевал нечто в подобном роде на моем собственном паруснике: это настоящий шедевр!
– Если только ваш не попал в руки англичан или не покоится на дне реки Святого Иоанна, – вставила Анжелика.
Открытое и счастливое лицо маркиза де Виль д'Авре внезапно сморщилось от огорчения.
– Ах, дурно с вашей стороны напоминать мне об этом, – с укоризной произнес он, – посудите, я же был счастлив, я только-только развеялся в этом интересном обществе, и вот я снова погружен в страдания. Право, это очень дурно с вашей стороны, Анжелика!.. Но чего же вы ждете, почему вы не отплываете, чтобы прогнать этих англичан? – затопал он ногами на Пейрака, ударяя по молу своей тростью с серебряным наконечником. – Это же в конце концов непереносимо! Если так будет продолжаться, я буду жаловаться на вас в Квебек, предупреждаю вас… Ах, перестаньте смеяться! Это вовсе не смешно. Да чего же вы все-таки ждете?
– Может быть, вот этого! – сказал граф, указывая на горизонт.
Он вытащил из-за пояса подзорную трубу и развернул ее, прежде чем приложить к глазу.
– Да, это он, – прошептал Жоффрей.
Уже более часа у входа в бухту можно было различить парус, лавирующий, словно в ожидании благоприятного момента для проникновения в порт.
И именно в этот миг корабль, маленькая приземистая яхта, скользя по волнам, вошел в порт.
– «Ларошелец»! – вскричала Анжелика, не помня себя от радости.
Амбруазина удивленно посмотрела на нее. Зато маркиз вытащил из кармана своего цветастого жилета маленькую подзорную трубу с золотым ободком. Он уже больше не дулся.
– Но что это за замечательный юноша, которого я вижу на носу? – с энтузиазмом воскликнул он.
– Это капитан, – отвечал де Пейрак, – в к тому же наш сын. Кантор.
– Сколько ему лет?
– Шестнадцать.
– Он такой же хороший мореплаватель, как и Александр?
– Над этим стоит поразмыслить.
Анжелика не ожидала столь быстрого возвращения «Ларошельца». Теперь же она радовалась, испытывая облегчение. Ее дети были рассеяны по всему краю – Онорина в Вапассу, Кантор где-то в море, Флоримон в чаще лесов Нового Света – и это рождало в ней глухую тревогу. Ей хотелось собрать их всех под свое крыло, как и любой матери, в минуту опасности. И вот наконец Кантор здесь.
Море чуть отступило, и невозможно было причалить к молу. Кантор бросил якорь между «Голдсборо» и легким трехмачтовым кораблем своего отца, спустил на воду шлюпку, и вся компания пошла по берегу ему навстречу.
– Какое прекрасное дитя! – сказала герцогиня де Модрибур Анжелике, – вы должны гордиться им, сударыня.
– Вы правы, – согласилась та.
Она любила видеть, как на открытом, круглом, еще детском лице Кантора проступает мужественное и чуть отстраненное выражение юного принца, рожденного для иной судьбы… Ныне он причаливал к берегу с той учтивой уверенностью, с какой, наверное, он предстал бы перед королем.
Юноша почтительно, кивком головы, по-военному строго, приветствовал отца, поцеловал руку матери.
– Он очарователен! – повторил Виль д'Авре.
– Он похож на архангела, – вторила ему герцогиня. Граф представил его тем людям, что прибыли в Голдсборо в отсутствие юноши.
Эти представления были прерваны стремительным появлением Вольверины, которая, по своей привычке, выскочила, словно шар, сбивающий кегли.
Кантор вновь превратился в ребенка, счастливого встречей со своей любимицей.
– Я думал, что она потерялась и вернулась в лес.
– Надо полагать, она все это время высматривала тебя с лесной опушки, где резвилась вместе с медведем, – пояснила ему Анжелика.
