маленьких мавров прислуживать в доме. Взамен она просила его поддержать в Канаде дела человека, прибывшего с ними, и приобрести для нее акции компании, занимающейся торговлей мехами.
— Но я возвращаюсь во Францию, возвращаюсь! — воскликнул Виль д'Аврэй. — По вине ирокезов я потерял здесь самое дорогое для меня существо… Как вы думаете, смогу я после всего жить в этой ужасной стране? Если у вас есть сердце, вы должны это понять.
— Да, господин.
— Так что же мне делать с этими пажами?
— А что мне с ними делать? Через час я отплываю.
Кроме оживленной толпы прибывших, на набережной еще собрались те, кто хотел покинуть город с первым же кораблем, они привезли весь свой багаж и ждали, когда освободится судно, чтобы занять свои места.
Среди них был и галантерейщик Жан Прюнель со своей женой и дочкой: родители решили отправить свою дочь во Францию, в монастырь к очень религиозной тетушке, уж там-то она научится вести себя как подобает, а не впускать к себе по ночам прытких молодых людей.
Хлопотал интендант Карлон, окруженный приказчиками. Он сортировал пакеты и сумки, откладывал в сторону конверты с печатью, пакеты, рулоны. Он поспорил с секретарем г-на де Фронтенака, который отказался передать ему два письма по причине, что они от самого короля и предназначены лично господину губернатору, а значит, должны быть переданы ему в руки, и только он имеет право сорвать печать и прочитать их прежде, чем все остальные депеши.
— В ожидании возвращения г-на де Фронтенака этим письмам лучше быть в моих руках, чем в ваших, — сердился Карлон. — В его отсутствие я выполняю его миссии и получаю письма из самых высоких инстанций и имею полное право ознакомиться с их содержанием.
К ним приблизился один из вновь прибывших, возможно, самый почетный член делегации, сопровождающей королевскую почту.
— Я знаю, о чем идет речь. Это очень деликатный вопрос, Его Величество в двух словах рассказал мне его суть. Главное в том, что письмо следует вскрыть именно господину Фронтенаку лично, что не является пренебрежением достоинств господина интенданта. Но дело, о котором идет речь в письме, должен решить сам господин Фронтенак и там упомянутые лица. Досадно, что Его Превосходительство отсутствует, так же как и человек, о котором идет речь в письме: господин де Пейрак. Его Величество в нетерпения, и мне чуть ли не пришлось лететь на крыльях, чтобы прибыть как можно быстрее.
Анжелика, расстроенная, ходила по набережной, среди прибывших она не встретила ни одного знакомого, да и кого она, собственно, хотела увидеть; никто не передал ей письмо — она была уверена, что Дегре обязательно заявит о себе весточкой, — и тут она услышала имя Пейрак и подошла к группе людей. Жан Карлон указал на нее.
— Вот как раз и госпожа де Пейрак. Мадам, позвольте вам представить господина де ла Вандри, государственного советника, чрезвычайного посланника короля.
Г-н де ла Вандри снял шляпу, украшенную перьями, и сделал глубокий и изысканный реверанс. Совершив все необходимые движения, он не произнес ни слова и вытянулся с чопорным видом. Несмотря на свой высокий ранг, ему, возможно, не хватало легкости и непринужденности в общении с дамами. Либо ему не нравилось, когда они вмешивались в серьезные дела. Он заметил, что желает иметь дело с господином де Пейраком, поэтому его жена не может его заинтересовать, и, повернувшись к интенданту и секретарю, сказал:
— Мне необходимо передать этому дворянину ценные письма. — После чего он вытащил из сумки два толстых конверта, больше похожих на посылки, чем на письма. — Господин де Фронтенак должен лично передать их ему. Всю эту почту я вручаю вам, господин интендант, следите за ней, как за зеницей ока, уважайте желания короля, что касается их вручения, прочтения и так далее… Нет сомнений, что столь важные документы должны находиться в ваших руках.
Разгневанный секретарь удалился. Эти версальские выскочки обошлись с ним, как с лакеем!
Два месяца морского путешествия никак не отразились на г-не де ла Вандри. Он производил впечатление человека, только что покинувшего Версаль, более того, вышедшего из кабинета короля. Он нес на себе отпечаток королевской персоны, королевского доверия. Это был красивый мужчина, величественный, с прямой осанкой. Ему было к лицу высокомерие придворного. В его манерах и особенно в его речи обнаруживались детали, которые задавали тон новой моде.
— Разве парики не должны быть короче?..
— Шляпа меньших размеров, но оперенье богаче…
На него поглядывали. После суровой зимы, какой еще не было в этих краях, все стали подозрительнее, и приняли его за «шпиона короля»; все верили в его существование, но никто его не видел. В конце концов все узнали, что в лице г-на де ла Вандри Канада встречает одного из тридцати государственных советников Франции.
Также никто никогда не видел, чтобы королевскую почту сопровождал офицер особого подразделения, грозы всех армий. Такие люди, как он, каждый день встречались с Его Величеством, слышали его голос, наблюдали за ним; конечно, офицеры личной охраны должны быть немы, как рыбы, но это не мешает им смотреть во все глаза.
Квебекцы останавливались и разглядывали униформу. Неужели король всерьез заинтересовался своей далекой колонией, раз прислал сюда весь этот высший свет?
Анжелика, как и секретарь г-на Фронтенака, не была очарована этим господином де ла Вандри. Что все это значит? Что он знал или подозревал, что заставляло его молчать и быть таким чопорным по отношению к ней? Может быть, ничего? Очевидно одно, все эти джентльмены, наделенные сверхсекретными миссиями, могли возвысить либо унизить тех, чья судьба зависела от результатов этих миссий.
Вот и Бардань пожинал горькие плоды своего письма, отправленного в ноябре с кораблем «Марибель». Молодой чиновник, атташе господина Кольбера, направлялся в карете к замку интенданта и встретил Барданя на углу одной из улиц; не дожидаясь, пока они окажутся в более подходящем и достойном месте, он дал ему понять, что тот впал в немилость. Когда г-н Бардань представился, он тут же выложил ему, что его отстранили от обязанностей, и показал ему документы, подтверждающие это решение. Вдобавок он подчеркнул, что Бардань не должен отныне ни во что вмешиваться.
Он разговаривал с ним полупренебрежительным, полусочувственным тоном, как говорят с теми, кто лишился власти. Он дал ему понять, что остаток его путешествия будет описан в специальном донесении.
— Плевать мне на это, — ответил Бардань. Чиновник холодно улыбнулся.
— Вряд ли стоит так пренебрегать добротой Его Величества, ведь вы могли бы вернуться во Францию в трюме и в кандалах. Знайте, что я получил приказ собирать сведения о ваших поступках как королевского посланника в Новой Франции. Я могу облегчить или утяжелить ваше досье. Не успел я высадиться в Квебеке, как мне уже доложили, что вы постоянно посещали, днем и ночью, дом, пользующийся дурной славой.
— Дурной славой? — Бардань был ошеломлен.
— «Корабль Франции», — произнес чиновник, бросив взгляд в бумаги.
— Но позвольте, — воскликнул Бардань, — я ходил туда потому, что там я встречался с друзьями.
— Прекрасно! Вы сами в этом признались, я вас не заставлял, — насмехался чиновник.
Никола де Бардань открыл было рот, чтобы защитить себя. Но как объяснить ему, что благородная г-жа де Пейрак дружила с хозяйкой трактира, что за год произошло столько случаев, например, несчастие с г-ном Виль д'Аврэем, когда все высшее общество зачастило в этот трактир, «пользующийся дурной славой», что его посещали самые уважаемые люди в городе, и среди них лейтенант полиции, г-н Гарро д'Антремон. Он не сказал ни слова, только пожал плечами. Как объяснить этому выскочке, этому молокососу, бледному после тяжелой морской болезни, уверенному в том, что он будет служить королю лучше, чем это делали до него другие, как объяснить ему течение жизни в Квебеке на протяжении бесконечной зимы. Затронет ли его душу то, что в «Корабле Франции» жизнь била ключом: их споры, зеленые глаза Анжелики по ту сторону стола, Жанин Гонфарель у плиты, маркиза Виль д'Аврэй и красавец Александр…
Это невозможно описать и объяснить. А такой позер не достоин того, чтобы ему об этом хотя бы намекнули.
