Несмотря на свое разочарование от того, что она не видела красную точку, она продолжала находить для себя различные причины, поддерживающие надежду.
«Они» шли, «они» приближались к ней. Огни означали то, что эти люди сделали привал по пути в Вапассу.
Еще несколько часов, и шахтеры из Со-Барре и Круассан, и даже может быть из Голдсборо, запыхавшись, пересекут снежную равнину и постучат к ней в дверь, как тогда, в первый раз, под потоками дождя они оказались здесь после Катарунка и приняли поздравления О'Коннела, Лаймона Уайта, Колена Патюреля…
Она зажгла огонь в очаге большого зала. Она не могла сделать большего, чтобы приготовиться к приему, если не считать запасов огненной воды и вина.
Чтобы привлечь внимание она установила в снегу большой факел.
Она приготовила соломенные тюфяки и одеяла и стала ждать.
Ей не удалось заснуть всю ночь, потому что она поддерживала огонь, ожидая услышать в любой момент шум шагов или голосов в порывах ветра и при каждом шорохе выбегала на порог и вглядывалась в ледяную ночь.
Но наутро никто не появился, и вокруг по прежнему царила тишина.
Однако, когда она поднялась на платформу, дымок вдалеке оказался на прежнем месте, казалось играя с ней, то исчезая, то вновь появляясь. Он был там, словно символизируя человеческое дыхание на поверхности земли.
И тогда она решила пойти на разведку. По крайней мере, она постарается подойти поближе, чтобы хоть что-нибудь понять. Если там находятся люди, они представляют собой спасение, и этого шанса она не могла упустить. Мысль оставить троих детей в одиночестве, пусть даже на несколько часов, ее озаботила. Ведь они были такие маленькие. Она дала указания Шарлю-Анри, и среди других – не подходить к очагу, который она приготовила, положив комья торфа, которые будут гореть долго и не дадут большого пламени.
– А если огонь погаснет?
– Тогда вы ляжете в постель, укрывшись одеялами, чтобы не замерзнуть. Я не долго. До ночи я вернусь.
Она надела обувь Лаймона Уайта, капот из толстой шерсти, капюшон и сверху еще меховую шапку, – предмет восхищения всех жителей Вапассу.
Она выбрала самые легкие снегоходы, взяла ружье, рожок с порохом и мешочек с пулями.
Дети проводили ее до дверей, обещая быть послушными.
«А если со мной что-нибудь случится? Несчастье? – подумала она в тревоге. – Что будет с детьми?..»
Она вспомнила о своих тревогах в Пуату, когда она оставила Онорину, младенца восемнадцати месяцев от роду, у подножия дерева, чтобы придти на помощь людям, на которых напали; потом ей нанесли удар, она потеряла сознание и оказалась в тюрьме, не зная, что случилось с ребенком, оставшимся в лесу.
Не зная, что ожидает ее в конце пути, она вернулась в комнату и написала на листке бумаги: «Трое маленьких детей остались в старом форте Вапассу. Помогите им, во имя Господа» и опустила его в карман. Если ее ранят или… Нужно было все предвидеть и действовать, учитывая это «если…»
Но на самом деле она была убеждена, что отправляется в этот путь только для того, чтобы разрешить мучительное сомнение: дымок? или нет? Больше всего она боялась, что поддалась обману миража.
Она нашла детей в большом зале, где они затеяли возню, и где им было просторно.
– Вы можете здесь немного поиграть, но не выходите.
– Даже на озеро нельзя? – спросил расстроенный Шарль-Анри.
– Великий Боже! – нет конечно. Я вам сказала не выходить.
– Даже в снежки поиграть нельзя?
– Даже в снежки нельзя, – повторила она. – Прошу тебя, милый мой, будь старшим братом, как Томас. Помнишь, как он говорил тебе: «Уважай правила». Мое правило такое: не выходить.
Что касается близнецов, то им положено только одно: слушаться Шарля-Анри.
И она еще раз повторила то, что ему надлежало делать, и что ему делать было запрещено, обратилась с последней молитвой к их ангелам-хранителям и отправилась на равнину.
Она двигалась, не имея возможности измерить расстояние, которое ей надо было преодолеть. Она не знала, отделяют ли ее от цели часы или дни пути.
Этот дымок вдалеке был таким тонким, что порой она теряла его из виду, а когда снова замечала, то не была уверена, что это не иллюзия. Можно было бы подумать, что дымок агонизирует, и если он исчезнет совсем, то это будет равносильно смерти.
Во всяком случае она потеряет безумную надежду.
К счастью от шага к шагу дымок различался все отчетливее, ее глаза, которые слезились от холода, устали вглядываться вдаль, чтобы не потерять эту голубоватую струйку, которая становилась четче и ближе на фоне черных деревьев.
На лесной лужайке люди развели огонь. Она их не видела, но их присутствие не оставляло ни малейшего сомнения.
И теперь ее одолевали другие мысли. Люди! Друзья? Враги?
Люди, которые увидев как она приближается, – странное, смутное пятно, может быть человек, может быть животное, – могли бы выстрелить в нее, словно в простую дичь.
