– Уже поздно, братья, – пробормотал он. – Не пора ли отдохнуть? Если вы позволите, я буду спать в этой комнате.
Оба священника молча встали. Один из них вспомнил, что необходимо следить за выпечкой хлеба во второй печи.
– Я прослежу, – сказал гость. – Я прошу вас, отдохните. Я буду счастлив отблагодарить вас за ваше гостеприимство.
Отец де Ламбер и его товарищ согласно кивнули. Они стояли у двери, держа в руках свечи, золотым сиянием освещающие их лица.
Они смотрели на человека с руками мученика, одетого в простую одежду следопыта, словно возникшего из снежной бури, из ее вихрей и криков, который не старался скрыть своего вида следопыта, грубоватого и сурового, долгое время жившего у индейцев.
– По утрам мы встаем на молитву, – сказал отец Ламбер. – Днем не предоставляется удобного случая. Потом я отслужу мессу. Вы из наших? Вы нам поможете?
– С радостью. И если вы не сочтете меня недостойным, то я после исповеди, если смогу, то помогу вам служить.
Они еще раз покачали утвердительно головами и удалились.
Ночь будет короткой. Нужно торопиться.
Он спать не будет. Когда он встал, то раны тут же напомнили о себе. Он вспомнил Анжелику, ее мягкие руки, ее ласковый голос и ее взгляд.
Он улыбнулся. «Поторопись!»
Он прошел в пекарню и по запаху определил время, необходимое для полной готовности хлебов.
Потом он зашел в пристройку, служившую летней кухней. Зимой там хранили зимнюю одежду и инвентарь. Он взял крепкую веревку и пару снегоходов на смену, а также сани.
Потом он вернулся и открыл склад с провизией. Он двигался бесшумно, словно индеец. Он взял муку, овес, вареных плодов, овсюга, сахару, соли, гусиного жира, фасоли и разных трав.
Затем он отправился в часовню и взял оттуда кое-что. Еще один предмет он обнаружил в маленьком сундучке в большом зале и, прежде чем уйти, забросал угли золой.
В последнюю очередь он вернулся в пекарню и вытащил из печи все хлебы, бывшие там. Потом перенес все на сани.
Какое-то время он сожалел, что до ноздрей священников не донесется благословенный запах свежего хлеба, но ему он был нужнее, теперь он грел его.
Он накинул на плечи лямки саней и отправился в путь, предварительно завернув свою добычу в рогожу и связав ее концы. Он не чувствовал ни боли, ни усталости. Он был только телом, устремленным вперед. Дойдя до забора, он повернул ключ в двери калитки и выскользнул наружу.
Немного пройдя, он обернулся. Миссия уже начала исчезать перед его глазами. Лишь маленький крест блестел на колокольне. Поодаль были вигвамы вапаногов и вонолансетов, большинство – безмолвные и со струйками дыма: по ночам дрова экономили, но без них нельзя было обойтись.
Все стихло, словно отступая перед ночью, перед зимой, перед бедой и тревогой, словно спрашивая безмолвно о будущем, которого нельзя было избежать.
Он посмотрел на юго-восток и над горами заметил черную стену – это шла буря. Его путь лежал прямо туда.
Снег занесет его следы.
Никто не сможет его догнать.
А они и не думали его преследовать.
– Куда подевались все хлебы из второй печи, – вскричал брат Адриан, когда, не увидев гостя на мессе, они прошли в соседнюю комнату и обнаружили пропажу.
Сбитый с толку, он оглядывался и не мог заметить ни малейшего следа того, кто был здесь накануне.
– Мы спали? Это было привидение?
– Привидение не может украсть три мешка муки, маис и половину из наших запасов фруктов, – заметил отец де Ламбер после беглого осмотра провизии.
– Пойдем посмотрим, не взял ли он еще чего-нибудь, – сказал брат, охваченный гневом.
– А что он еще может украсть?.. Ему была нужна только еда.
– Он взял сани.
– Чтобы все перевезти.
Священник не захотел отмечать, что пропала сутана и молитвенник.
Ночью, ближе к утренней заре, небо заволокли тучи, пошел снег, но это было лишь предвестием более суровых и страшных бурь, которые надвигались. На снегу виднелись следы снегоходов и санная колея. Они прошли по ним до ограды и стали глядеть на необитаемый юго-восток, куда тянулись эти следы. Буря надвигалась и обещала быть очень суровой. Снег занесет следы вора.
– Почему вы плачете, брат мой? – забеспокоился священник. – Да будет вам! Из-за нескольких ливров муки!
– Я плачу не из-за этого, – сказал брат. – Что мне кража!
