– Но… нас никто не встречает, – сказала она, повернувшись к Жоффрею.
Действительно, им еще не доводилось видеть набережную Голдсборо такой пустой, хотя слово «никто» здесь было не совсем справедливо.
Они различили матросов, которые сновали туда-сюда, перекатывали бочки, переносили тюки. Иные просто слонялись вдоль берега, ожидая команды к отплытию, но среди них – ни одного знакомого лица. Не было видно просторных темных платьев дам из Ля Рошели, обычно они образовывали почетную процессию, стоя вдоль набережной рядом с мужчинами в шляпах и с кружевными воротничками; на их лицах с трудом угадывалась скрываемая радость. Не было ни детей, прыгающих через лужи и поднимающих фонтаны брызг, даже птицы не кружили над причалом и не присоединяли свои крики к обычным приветствиям друзей. Военные в полном снаряжении и вооружении не стояли на пристани, как не стояли там живописные пары – результат брака бывших пиратов и королевских дочерей или прелестных уроженок Акадии, встреченных на побережье залива.
Как бы ни были заняты жители Голдсборо своими ремеслами, никогда они не жалели времени, чтобы, оставив все дела, придти встретить и приветствовать графа де Пейрака – основателя и благодетеля городка.
– Может быть, дать сигнал из пушки о нашем прибытии? – спросила Анжелика, в тот же момент подумав, что на их выстрел не последует ответа.
Она взглянула вопросительно на мужа и увидела, что хоть он и не показывает своего волнения, он тем не менее сильно удивлен. Его глаза изучали новые детали в пейзаже, словно он всматривался в лицо ребенка, который подрос.
Тонкие струйки дыма, которые тянулись к небу из труб домов, говорили о том, что жители в городе есть. А среди толкотни незнакомых матросов на площади они различили фигуру пожилого человека, который, казалось, прогуливался, время от времени бросая палку своей собаке и заставляя ее бегать за ней. Эта картина была успокаивающей и указывала на то, что Голдсборо не стал объектом чьего-то нападения, хотя возможность такого поворота событий никогда не теряла актуальность.
Но напрасно они всматривались в разных направлениях и все, кто был вместе с ними в шлюпке – тоже. Ни Колена Патюреля, размахивающего руками, ни передвижения солдат на стенах форта, ни радостных подростков.
Словно в адском калейдоскопе перед мысленным взором Анжелики сменялись картины всеразличных катастроф: кровожадные пираты с французских берегов или с английских островов, например с Ямайки, обрушились на Голдсборо; индейцы-ирокезы или абенакисы уничтожили население; или англичане из Массачусеттса с Фипсом во главе напали на город и ограбили его; это могли быть и гугеноты Ля Рошели, которых сослали в Новую Англию или в английские колонии. В конце концов, в этой болотистой местности оказалось столько различных типов людей – паписты и реформаторы, пираты и разорившиеся буржуа, что они могли просто поубивать друг друга. Это предвидел маркиз де Виль д'Аврэ!..
Однако флаг де Пейрака – голубое полотно с серебряным щитом – по-прежнему развивался на башне форта рядом с двумя вымпелами: первый принадлежал войскам Ля Рошели и символизировал единство гугенотов, второй изображал «сердце Марии». Это был настоящий шедевр вышивки, изготовленный монахинями-урсулинками из Квебека, который Анжелика и Жоффрей подарили Колену Патюрелю и его друзьям во время их первого путешествия в Новую Францию. При виде этих вымпелов и флага можно было с уверенностью сказать, что все находятся дома. Но по мере того, как они приближались, выяснилось, что большинство домов стоят с заключенными дверями и окнами, что придавало поселению вид враждебный или умирающий.
«Я знаю! Болезнь! – подумала Анжелика, сраженная внезапной догадкой.
– Эпидемия! Чума! Или, может быть, оспа…
Но тогда Колен поднял бы черный флаг!.. Если только он еще жив!.. А если он умер, тогда все поддались панике и не знают, что делать».
И вдруг ее как молния озарила мысль, объяснение, которое заставило ее побледнеть. Это была идея, что Дьяволица воскресла и высадилась… Действительно, в этом случае странный вид Голдсборо объяснялся, это была порча и ужас.
11
Киль шлюпки коснулся прибрежного песка. Берег круто поднимался к земляным площадкам, на которых во время отлива располагались торговые лотки. Шлюпку отнесло волной. Жоффрей де Пейрак жестом указал направление, и они поплыли на другой конец порта к новому молу на сваях. Он вел к постоялому двору мадам Каррер, который назывался «Гостиница при форте», куда сходились путешественники всех национальностей, чтобы пропустить стаканчик доброго французского вина по прибытии. Но сейчас там было пусто, окна и двери заделаны, и граф де Пейрак с опаской смотрел на все эти ослепшие дома, глухие и немые. Он предпочел держаться от них подальше.
Быть может, его орлиный глаз различил в стороне построек силуэты, которые старались остаться незамеченными и, казалось, их поджидали в засаде.
Анжелика приняла помощь двух матросов, чтобы добраться до берега, не замочив своих прелестных туфелек, сшитых по последней парижской моде. Она специально надела их в честь – и, кажется, напрасно – друзей из Голдсборо. Итак она вступила на мокрый песок и, подняв глаза, увидела их перед собой, величественных и черных. Они ждали.
В своем костюме огненного цвета «старик» Сирики выступил из-за сломанной лодки и подошел в сопровождении своей жены, красавицы Акаши, которая сохранила свою царственную походку. Кофточка и нижние юбки прикрывали ее скульптурную наготу, присущую всем уроженкам Судана. Но диковатое выражение ее лица уступило место гордости и нежности, которые дарит материнство всем королевам пустынь.
Она держала на руках прелестную куклу цвета эбенового дерева, которая уставилась на пришельцев во все глаза.
Старший сын Акаши, дитя африканских саванн, вместе с которым ее продали работорговцам, мальчик лет десяти с короткими ногами и огромной головой, которого звали «маленький колдун», следовал за ними. В улыбках всех четверых, включая малышку, хоть у нее и не было еще ни одного зуба, но личико ее выражало счастье и спокойствие, присущее невинным созданиям, ясно читалось сияние радости, наивное и искреннее восхищение жизнью. Они так обрадовались встрече с друзьями, что тревога Анжелики улетучилась.
Важно поклонившись, Сирики указал с торжественным видом на младенца.
