всем. Она для него была недосягаемой звездой и предметом стремлений.
И вот так, скрытые во мраке ночи на реке, среди тумана, поцеловавшись лишь один раз и потерявшись в его очаровании, то тайном, то жадном, выражавшем тысячи невыразимых; необъяснимых вещей, доверительные беседы и крики, или любовные мольбы или самозабвенные признания. Встав на этот путь, более изысканный и более правдивый, чем любое произнесенное слово, они покинули этот мир с его мелочными интригами и жалкими сражениями гордости и уязвленной добродетели, которые привлекают скорее побежденных, чем победителей и наносят раны скорее неизлечимые, чем легкие.
Так они и стояли, зная, что не нужно ничего объяснять, и ни в чем извиняться.
Где-то внизу на воде раздался плеск весел; это заставило их очнуться от задумчивости. Луч фонаря приближался, пронзал мрак, и они увидели смутный силуэт лодки на шесть весел; она то появлялась, то исчезала в тумане.
– Кажется, я заметил человека в монашеской рясе. Возможно, это посланцы господина де Фронтенака.
– О Господи, ну почему мы не подняли парус немного раньше? – простонала она. – Хоть бы он на этот раз не позвал вас к себе на помощь. Теперь, когда моя жертва для Онорины совершена, мне хочется поскорее увидеть наших и наш чудесный дом в Вапассу.
Они слушали и различали в тумане, который надвигающаяся ночь окрашивала в голубой цвет, отзвуки голосов, скрип снастей и уключин. Отсветы рождались и тотчас же исчезали, словно им было не под силу сохраниться в этом мраке; все, казалось, хотело погрузиться в темноту умирающего летнего дня, по- ноябрьски грустного.
– Что нам шлют из Квебека? Еще один «пакет с неприятностями»?
Наконец очертания стали более четкими, и из тумана проступили силуэты, которые неуверенно переступали через борт лодки и всходили на первую палубу.
Внезапно, Жоффрей сжал Анжелику в объятиях, крепко-крепко, как только мог, и поцеловал в губы так, что она чуть не задохнулась. Затем он ее выпустил и отступил с молчаливой улыбкой.
Возможно он мстил этим надоедливым людям, которые, наверное, причинят им много хлопот и послужат причиной для новых стычек. Или, быть может, он хотел ее подбодрить? Жоффрей тотчас же принял свой обычный небрежный и сдержанный вид капитана корабля.
Но Анжелика, с трудом сдерживая взрыв смеха, пыталась время от времени изобразить чопорность. Затем она откинула со лба непокорную прядь, которая все время развевалась в порывах летнего ветра. Потом она, кашлянув, приняла наконец подобающий серьезный вид и решилась пойти взглянуть на вновь прибывших.
2
При свете фонарей, которые держали матросы, перед их глазами предстал граф де Ломенье-Шамбор. Анжелика смотрела только на него. В Монреале она стремилась с ним встретиться, узнав от Маргариты Буржуа, что его ранили в ходе военной кампании Фронтенака против ирокезов. Но она тщетно справлялась о нем в госпиталях Жанны Манс и святого Сульпиция. В конце концов она стала подозревать, что шевалье специально уклоняется от встречи.
Едва испытав радость от неожиданного появления графа в числе других гостей, она устремилась ему на встречу с любезной улыбкой. Затем поприветствовала господина д'Авренсона, майора из Квебека, который привез пакет от де Фронтенака и собирался возвратиться в Квебек. Господин Топен в сопровождении своих двух сыновей доставил обоих офицеров в своей большой парусной лодке.
Монахом, который прибыл вместе со всеми, оказался некий Реколле, миссионер из Рестигуша, что на заливе Сен-Лоран.
Граф де Пейрак проводил их в кабинет с картами на стенах, где они могли привести себя в порядок и передохнуть перед обедом.
Анжелика хотела опереться на руку графа де Ломенье-Шамбор, чтобы спуститься в его сопровождении в кабинет вслед за всеми.
Но он стоял неподвижно, словно застыл, и ее жест остался без ответа. Первое впечатление Анжелики было тягостным. Его походка присущая всем, кто сражается с индейцами, не была такой уверенной и легкой как прежде. Теперь он двигался немного тяжелее и медленнее, так что она не сразу его узнала в постаревшем, похудевшем и немного сутулом господине. «Его рана, без сомнения…»
Она остановилась возле него и застыла, пока остальные удалялись.
– Расскажите мне о вашей ране, – произнесла она.
Он вздрогнул и поднял голову. Его лицо бледное и похудевшее, которое смутно виднелось в темноте, свидетельствовало о том, что Анжелика была права в своих опасениях. Она попыталась снова добиться от него ответа, но он прервал ее решительным жестом.
– Мне известно, что вы искали встречи со мной, когда были в Виль-Мари, – произнес он таким суровым тоном, которого она не ожидала услышать. – Я признателен вам, Мадам, за заботу, но я, право, не смог бы видеть и говорить с вами, сохраняя хладнокровие. Однако, позднее, я понял, что не должен позволить вам покинуть Новую Францию, без того, чтобы вы не выслушали меня. Я должен сказать все. Это обязанность, это священный долг. Вот почему, едва встав на ноги, я поторопился прибыть сюда, опасаясь, что ваш корабль отбудет в Канаду.
Казалось, он заранее отрепетировал свой монолог, повторял его денно и нощно и выучил наизусть.
– Я пережил ужасное потрясение, но сейчас обрел хладнокровие и могу говорить. Я знаю, что вы, Мадам, – столь блестящая женщина, что всех сводите с ума. Хорошенько поразмыслив, я смог разобраться в вашей ловкой и коварной тактике притворяться простодушной и наивной. Вы прикидываетесь самой добродетелью, не имея представления о морали. И поскольку вы не имеете об этом понятия, вас считают безгрешной. Вы подобны Еве: вы все делаете неосознанно. Вы не испытываете угрызений совести, потому что не имеете греховных намерений. Просто следуя вашим принципам, вы сбиваете с толку тех, кто не очень уверенно следует нашим законам.
Если вы и не принимаете ересь, то во всяком случае и не боретесь с ней, и таким образом вас ни в чем не может упрекнуть ни духовная, ни светская власть.
