она бы смахнула слезу. Ведь она обещала Перу, что скоро вернется. И что теперь делать?
Рыдая, бесплотная птица рванулась сквозь небо. Оно притягивало так же сильно, как раньше — земля. И пусть. Во Вселенной есть только одно существо, которому можно довериться. Только где оно? Пусть Вселенная велика, надо верить, и сердце найдет.
«Мама..— кричала Тайя, пробивая Предел за Пределом. — Я иду, мама!!!»
Вскоре небо равнодушно взирало на то, как люди собрались за городом. Человек семь-восемь, не больше. Крестьяне, торговцы и врач. Они выглядели угрюмыми и немногословными. Их вел юноша с бледным лицом. Из него хлестала энергия, глаза лихорадочно блестели. Он не мог оставаться на месте, бегал, размахивал руками. Но все это выглядело каким-то бессильным метанием. Так человек бежит вслед уходящему поезду, еще не веря, что опоздал на него. Молодые мужчины по дороге пытались отвлечь юношу разговором, когда врач со старейшиной цеха торговцев вышли на поле, поросшее айрами. Они хотели как- то помочь парню, но ничего не вышло. Пер не улавливал нить разговора, отвечал односложно и вскоре побрел наугад, позабыв о своих собеседниках. Он впал в прострацию, глядя на колыхание алых цветов. Рассвет не заканчивался. И юноше мнилось, что он никогда не закончится.
Врач и старейшина вскоре остановились и молча потупились. Доктор даже не наклонился, только склонил голову набок. Это значило только одно: спасать некого, здесь нет ни раненых, ни больных. Остальные бродили по полю рассеянно и совершенно бесцельно. Казалось, они забыли, зачем пришли. Но врач окликнул одного из молодых парней по имени, тот отозвался, подошел и уставился вниз. Его поза на миг стала растерянной. Доктор сказал ему что-то вполголоса, и тот направился в сторону Пера, стоявшего неподалеку.
Пер отозвался не сразу. Затем все же направился к доктору и старейшине. И, когда подошел, он увидел, что врач над чем-то склонился.
— Это она? — спросил доктор, не касаясь лежащей фигуры.
— Нет...— медленно произнес Пер. Зрачки его были расширены.
За спиной юноши выразительно хмыкнул один из парней. В его тоне слышалось многое: злая насмешка, сомнение в адекватности Пера и желание поскорее покончить с этим делом.
И тут юноша закричал.
Двое взрослых мужчин вцепились в него мертвой хваткой, чуть не выкрутив руки.
— Тайя! Нет!
Пер вырвался из захвата и пал на колени.
Она лежала ничком. Словно просто уснула. Смешные косички разметаны по сторонам, платье из красной материи ладно смотрелось на тонкой фигурке. Будто в тон подбирала, потому что кровь, вытекшая из треугольной раны под левой лопаткой, была не видна.
— Переверните ее, — сказал врач.
— Переверни сам, — добавил старейшина цеха торговцев.
Пер осторожно взял тело Тайи за плечи и потянул на себя. Он еще не желал верить, что это — правда, что Тайя мертва. Может, любимую все—таки можно спасти?
Молодые люди, стоящие сзади, помогли юноше, взяв тело за ноги. Но он этого не заметил. На бледном точеном лице девушки застыла печальная полуулыбка. Черты выражали покой. А вокруг разлилось что-то тихое? как дыхание младенца, и величественное, как сама Вечность.
Увидев это, Пер потерял сознание. Какое-то время они лежали рядом — девушка—демиург и парень с лицом мертвеца. Потом их подняли и отнесли в город.
ГЛАВА 11
Со дня гибели Тайи прошло семьдесят пять с половиной лет. Лик Меона разительно изменился — как и лица тех, кто пережил эти годы. Власть Контроля крепчала, структуры, им созданные, становились массивнее и тяжелее. Психократия мчалась вперед, словно курьерский поезд. Да только куда? Цель сообщали одну — достижение бессмертия. А по вехам пути оставалось догадываться об истинном направлении. Впрочем, тех, кто действительно думал об этом, были единицы. На поверку выходило, что все перемены — снаружи. А суть прежняя.
По лесам и степям континента Май по-прежнему бегали паровозы. Но старина теперь считалась роскошью. Чем древнее поезд — тем дороже билет на него. Приверженные традициям зохры предпочитали телеги с волами. Убеждали себя и других, что они этот прогресс на погребальном костре видали. Майнцы не смогли их подчинить. Упрямый, несговорчивый, странный народ. Им теперь вместо обрядов Ушедшим Богам захотелось реформ. Власть Контроля — долой. Все люди — братья. И еще рассекретить все запрещенные изобретения. А нет — на волах ездить будут. Блага своего не понимают, золотой середины не видят...
Только и осталось Большому Совету в Тайме, что отделать метро новеньким пластиком да пустить там электрички. Но об изобретении электричества люди не знали. На что, спрашивается, Контроль технологий? Скрывать технологию. Иначе исчезнет ментальный Контроль. Телепатов перестреляют. И некому будет заняться духовностью... Да, власть тяжела. Но ее нужно удерживать! Впрочем, это оказывалось не очень-то сложно. Люди, как водится, тяготели к привычному. И стоило кому-нибудь из простых горожан увидеть на улице разукрашенный паромобиль или услышать от соседа речи, не соответствующие догматам Контроля, то человек восклицал:
— Дух Опустошения!
И не чувствовал, как серый призрак встает за его спиной. Какова эпоха — таковы ее боги...
Весна цвела над столицей. Что ей, вечной, вся суета преходящего? Зато жители Таймы радовались и торопились жить — ведь весной жить приятнее. Суетился столичный Контроль, хоть, как водится, и не показывал беспокойства. Большая Академия гудела, как растревоженный улей. Неудивительно. Студенты всего месяц назад сдали вступительные экзамены. А через несколько дней — новая сессия. Вылетят те, кто не выдерживает нагрузки или не нравится преподавателям. На факультете социоматики имелся один такой. Явно кандидат на отчисление. Мелкий, как демон. Ростом сокурсникам едва ли по плечо. И неудивительно. Сокурсники старше его то ли на два года, то ли на все три. Откуда только этот пацан выискался? Говорили, что из какой-то глубинки. Из города Пегра. А некоторые из студентов, скривившись, упоминали, что он кое-откуда подальше. Мол, туда надо идти триста тридцать три дня, не сворачивая...
Впрочем, эти студенты профессоров не интересовали. Интересовал мальчик. Виль Некор его звали, кажется? Судя по имени, действительно родился в глуши. Никакого Контроля у мальчика не обнаружилось в принципе. Слишком свободен. Неестественная, не подвластная никакому Контролю раскованность! Сахой Ланро, его покровитель, сбился с ног, объясняя ребенку, что такое социальные нормы и правила поведения. Но в устах мальчика вежливые обращения к старшим звучали совсем по-другому. Словно из них исчезала суть социального подчинения. Никто Вилю Некору не начальник, никто не научный руководитель. И член Большого Совета ему — дядя Сах, кое-кто в коридоре слыхал. Раньше Ланро от такого бы в ужас пришел. Так себя скомпрометировать! А сейчас? Он хихикал. Компромат на левую пятку главы Спецслужбы идеологии? Хорошо, пусть так будет и дальше. А он сам, если что, в Пегр поедет. Детишек учить. Там хорошо. Там шпионить не надо. Жаль только, Виля отчислят. Ничего не поймут, просто выгонят. Может, так даже лучше. Хоть жив парень останется. Но надо все же попробовать. Может, не выгонят. Надо поговорить кое с кем...
Разговор с «кое-кем» произошел раньше, чем Ланро запланировал. И без участия последнего. Академия тесна, как Меон. И так же, как он, живет своей жизнью. Поэтому время от времени в ее стенах что-нибудь да происходит.
Виль шарахался и уворачивался от старшекурсников. Они шли на него, словно башни. И совершенно не обращали внимания. Мало ли что болтается там, под ногами? Если лекция кончилась — надо запомнить ее содержание. Втиснуть в память. Конспекты уже полвека как отменили. Приходилось зубрить находу.
