И сразу же меня охватил сильный испуг. Вначале, хотя не знаю, стоит ли об этом говорить, сам по себе он волнения не вызвал. Я привык к беспричинному страху с его набором случайных стандартных симптомов, варьирующихся от ускоренного пульса и дыхания до зуда в затылке и задней части шеи, неожиданного обильного пота и сильного желания завопить во всю глотку. Затем, когда сердце охватила судорожная неуемная дрожь, которая обычно сопровождает страх, а сейчас, вероятно, из-за него и возникла (хотя в ней самой тоже приятного мало), я остановился. Несколько секунд меня мучила мысль, не умру ли я прямо сейчас, но вскоре понял — надвигающаяся опасность не внутри, а вне меня. Что это такое или откуда исходит, я не мог понять. Да, стряслось нечто жуткое и чудовищное, настолько чудовищное, что тот ужас, который надвигался и расползался вокруг, перенести было труднее, чем реальную угрозу лично себе. У меня стала неудержимо трястись голова. Я услышал, а возможно, мне это только показалось, шорох, похожий на шелестенье травы под ветром, увидел, и в этом сомнения быть не может, как по плющу, обвивающему стоящий рядом дуб, пробежала дрожь и его листья заколебались, словно их всколыхнул порыв вихря, хотя того не было и в помине. Тут же я заметил, как в зарослях показалась чья-то тень, хотя знал, что в лесу никого нет, да и тени быть не могло, так как солнце пряталось за облаками. Это было то самое место, за которым, по словам очевидцев, наблюдал призрак Андерхилла, и то, что доктора приводило в ужас, находилось рядом. С резким хрустом сам по себе обломился у корня лист высокого папоротника, растущего рядом с тропинкой, и, вертясь, будто его подгоняли порывы шквала, понесся к зарослям, в которых показалась тень. Я не стал дожидаться, когда снова ее увижу, и сломя голову помчался по тропе через лес, а выскочив из него, — по той дороге, где прогуливался пять минут назад, и, не снижая скорости, налетел прямо на Даяну, которая сидела у кромки ложбины и курила сигарету.
Когда я очутился рядом, она обернулась с приветливым видом, но, взглянув на меня, тут же изменилась в лице.
— Что случилось? Почему ты несешься, как угорелый? Ты…
— Пошли, — сказал, а скорее всего, заорал я, задыхаясь.
— Что случилось? Тебе плохо? Что случилось?
— Все хорошо. Надо ехать. Не задерживаясь.
Даяна выглядела искренне взволнованной, пока мы усаживались в грузовичок, который было, не так-то просто развернуть; я повел его по тропе в сторону дороги, выжимая всю скорость, на какую он был способен. Выехав на шоссе, я сделал поворот, чтобы обогнуть деревню. Приблизительно через милю нашел пастбище с открытыми воротами и запарковал грузовик там. Дыхание стало нормальным, дрожь прошла, но страх все еще хватал за горло при мысли о лесе, хотя тот остался позади. Случившееся меня потрясло. Открыв щиток под приборной доской, я увидел, что не ошибся — там действительно была бутылка шотландского виски, наполовину полная. Мимоходом решил добавить туда немного воды для вкуса. И выпил все сразу.
Я понимал, что пора что-то сказать Даяне, которая непривычно тихо сидела рядом, но в голове было пусто. Я начал говорить, надеясь, что слова сами подскажут какие-то идеи.
— Прости. Неожиданно мне стало так нехорошо! Нужно было срочно оттуда выбираться. Не знаю, что приключилось, но чувствовал я себя из рук вон плохо.
— Хочешь сказать — у тебя что-то заболело?
— Не совсем. Нет, боли не было. Просто… Боюсь, это трудно описать словами. Наверное, что-то с нервами. Ну, да ладно, все позади.
— Морис…
После этого обычного призывного восклицания голос ее сразу зазвучал искренне и робко.
— Да, Даяна?
— Морис… скажи мне, только честно. Может, используя такой прием, ты даешь мне понять, что не хочешь иметь со мной… близких отношении, а?
— Что? Как это могло прийти тебе в голову?
— Да-да, возможно, ты понял, что чувствуешь себя ужасно виноватым или что-то в этом роде, забил этим голову и наговорил потрясающую чушь, будто все было слишком хорошо для тебя. — Неуверенные нотки в ее голосе исчезли. — Мне кажется, тебе стало ясно, что я тебя не устраиваю или как-то не так себя веду.
Про себя я отметил, что так говорит женщина, которая три минуты назад выражала, как могла, искреннее сочувствие другому человеку.
— Да нет же. Ничего похожего, уверяю тебя.
— Ведь если ты думаешь, что я недостаточно хороша для тебя, то лучше об этом сказать сразу.
— Раз это тебя так пугает, — сказал я с яростью, — то, вероятно, потому, что тебя не устраиваю я, как бы ни старался угодить. Неужели ты воображаешь, что каждый раз, занимаясь любовью, я так выкладываюсь?
Некоторое время она моргала глазами, кривила рот и пожимала плечами, что было признаком внутреннего разлада. Потом улыбнулась и прикоснулась к моей руке:
— Прости, Морис. Я неожиданно впала в жуткую панику. Подумала, что совсем тебе не нравлюсь. Это так страшно, чувствовать неуверенность в себе. Знаешь, с женщинами иногда такое бывает. Хм, во всяком случае, с некоторыми. Я просто ничего не могла с собой поделать, поверь мне.
Я поцеловал ее.
— Понимаю, — сказал я, и это было правдой. — Но ведь там… ты провела чудесные минуты, признайся?
— М-м-м. Вели… колепные. — Как только ее гегемония на тонкость чувств была восстановлена, она могла проявить великодушие. — Совершенно великолепные.
— Но обещаю тебе — это ничто по сравнению с тем удовольствием которое мы с Джойс тебе доставим.
— Морис, ты совершенно необычайный человек. То ты несешь бог весть что про свое самочувствие, то настаиваешь, чтобы я участвовала в твоих оргиях. Почему ты меняешься прямо на глазах?
На обратном пути я выдвинул парочку теорий, разъясняющих мое поведение, не переставая повторять, что дело не во мне, а в ней, Даяне, в ее прелестях и очаровании. Сказал, что приеду за ней завтра, к тому же месту и в то же время, добился обещания, что она подумает о моем предложении насчет оргии (я был абсолютно уверен, что в душе она согласна, но признать это сейчас выглядело бы перебором даже для такой интересной особы, как она), высадил ее у поворота и поехал за овощами и фруктами.
Эта последняя операция заняла не более трех четвертей часа, а могла бы окончиться в два раза скорее, если бы оба фермера побыстрее поворачивались. Старший вел себя так, словно я явился торговать его дочерей, а не салат и томаты; тот, что помоложе, с верхним резцом, выпяченным горизонтально поверх нижней губы, от которого дурно пахло, обращался со мной с высокомерием царского акцизного чиновника. Но все это время мое приподнятое любовными утехами настроение омрачалось непрошеными воспоминаниями о происшествии в лесу и чувством вины перед отцом, о котором весь день я старался вспоминать как можно реже. Боль в спине усугубляла мои переживания, так как приступы стали более стойкими и острыми.
Когда я загнал грузовичок во двор «Зеленого человека» и позвал Рамона, чтобы отправить его разгружать машину, было двадцать минут седьмого, и мои мысли снова сосредоточились на спиртном. Я решил распить одну большую порцию — и единственную, потому что, пока мылся под душем и переодевался в вечерний костюм, не забывал доливать стакан, еще не успевая его осушить. Затем я заглянул к Эми, которая смотрела по телевизору отчет о страховании владельцев недвижимости и была со мной еще менее многословна, чем обычно, если вообще удостаивала ответом. Отсутствие отца, как мне показалось, заметно сократило ежедневную вечернюю программу. Я сказал пару слов Дэвиду Полмеру и сразу после семи присоединился в баре к Нику, Люси и Джойс, плохо представляя, как мне удастся проработать еще два часа. Мы выпили (как всегда в это время, я отдал предпочтение шерри), и очень скоро первые посетители, по всем признакам, созрели для изучения меню и заказов.
Трудностей не возникало, во всяком случае, сам я был в этом абсолютно убежден. К этому времени я обслужил третий, а возможно, четвертый стол, однако, как выяснилось, появились проблемы, с которыми я безуспешно боролся и раньше, когда вернулся из Больдока: поддерживать связную беседу мне удавалось, но вспомнить, даже в общих чертах, о чем говорилось минуту назад, было явно не по силам. Прийти на
