окно. И представил, что отныне и до конца дней перестану узнавать самого себя, без сопротивления, каким бы тщетным оно ни было, утрачу собственную личность, свою связь с поэзией, искусством, другими людьми, не захочу ухаживать за женщинами, пить. Затем вспомнил о малютке Тайлер, о Канавке, об Эми, о следующей жертве, которую нельзя исключить; ведь лишившись зеленого человека, Андерхилл, безусловно, придумает другой способ причинять зло юным и беспомощным созданиям. Это был убедительный довод, и я уже не сомневался, что не отступлю и выполню свой долг; но впоследствии меня часто мучил один вопрос: вызвано ли мое решение неприемлемостью самой сделки или мы так неразрывно связаны с собственной личностью, что любое, даже самое благотворное, но радикальное ее изменение приводит к саморазрушению? Я отрицательно покачал головой.
Пастор окропил святой водой помещение и продолжал:
— «Во имя Отца, Сына и Святаго духа, в память мучений Господа нашего Иисуса Христа, под семью золотоносными свечами и еще одной, что подобно сыну человеческому стоит среди семи, под знаком святого, кровью обагренного и торжествующего креста, приказываю: сгинь отныне и вовеки веков…»
И тут я услышал такой же слабый, как прежде, но очень явный, один-единственный стон, наполненный отчаянием и ужасом. Еще не угаснув окончательно, он вдруг резко оборвался. Я вздрогнул.
Пастор посмотрел на меня:
— Простите, вы что-то сказали?
— Нет, пожалуйста, заканчивайте.
— Как самочувствие?
— Разумеется, все в порядке, — с яростью бросил я. За последние несколько дней эти вопросы буквально доконали меня. — Скоро конец?
— О да. Осталась парочка заклинаний. «Умоляем тебя, Господи наш, посещай это место, и отводи от него всякий враждебный умысел, и прикажи святым ангелам осенять его крылами своими ради мира и покоя среди нас, и даруй благословение свое. Во имя Господа нашего Иисуса Христа — аминь». Все. Я надеюсь, вы удовлетворены?
— Абсолютно. Благодарю вас. — Я предположил, что заклятие не повлияет на призрак рыжей женщины, которая и впредь будет появляться наверху; ну и прекрасно, у меня не было желания расправляться с этой застенчивой мимолетной тенью. — Значит, все кончено. Я отвезу вас обратно.
Пару минут спустя, когда я собирался сесть в грузовик вместе с пастором, ко мне подошел Рамон.
— Извините, мистер Эллингтон.
— Что случилось?
— Миссис Эллингтон хотела бы повидаться с вами, мистер Эллингтон. Прямо сейчас.
— Где же? Куда идти?
— В контору, под лестницей.
— Спасибо.
Я сказал пастору, что через минуту вернусь. В конторе Джойс говорила по телефону. Бросив в трубку, что должна уходить, она положила ее на рычаг.
— Рамон сказал, что ты хотела меня видеть.
— Прости, Морис, но я ухожу от тебя.
Я видел ее широко открытые ясные синие глаза, но заглянуть в них не смог: она смотрела прямо на меня, но не желала замечать.
— Понятно. А в чем дело?
— Я больше не могу. И пробовать еще раз не стану. Сыта по горло.
— Что пробовать? Заниматься хозяйством?
— Мне это дело не по душе, но я бы не стала возражать против него, было бы все остальное в порядке, я бы слова не сказала.
— Что остальное?
— Я старалась любить тебя, но напрасно — тебе всегда было не до меня. Твои представления о том, что когда и как надо делать, твои взгляды не менялись, ты никогда не обращал внимания на окружающих и на их реакцию. Разве можно любить человека, который постоянно чем-то занят, а тебя просто не замечает?
— Последние несколько дней у меня были…
— Эти последние несколько дней ничем не отличались от предыдущих, да и всех прочих, насколько мне не изменяет память. Более того, смерть отца, вся эта история с приведениями, а теперь с Эми, думаю, у любого человека вызвала бы желание сблизиться, быть вместе.
— Я сегодня никуда не отлучался, но как раз тебя не было рядом.
— А ты пытался меня найти? Нет. Пожалуйста, не говори, что у тебя много срочной работы. Ее у всех хватает. Не было бы работы, придумал бы что-нибудь еще. Не знаю, какого ты мнения о людях, плохи они или хороши, но ведешь ты себя так, будто от них одна морока. Правда, если дело касается секса, то тебе, на некоторое время, — с ними по пути. Ты обращаешься с людьми, как с бутылкой виски — одна кончилось, на помойку ее, подавай другую. Тебе главное что-то затеять и добиться своего. Как у тебя язык повернулся попросить жену лечь в постель с твоей любовницей? Небольшой эксперимент, не так ли? Что здесь такого? Ему потребовались две женщины — пожалуйста, они тут как тут, под рукой, одно удовольствие. А чего стесняться? Будь у тебя больше такта, мог бы обратиться за такой услугой к проститутке или кому-то в этом роде.
— Мне показалось, ты сама получила удовольствие.
— Да, получила, это было замечательно, но не имело никакого отношения к твоему замыслу. Даяна уходит со мной.
Теперь я понял, о чем утром говорил Джек, но ему еще не все сообщили, и это вполне понятно.
— Судя по твоим словам, ты даром потеряла со мной время.
— Я знала, что ничего другого не услышу. Первое, что приходит тебе в голову, — секс. Ничем, кроме секса, ты не интересуешься. Но между мной и Даяной не просто секс. И вообще, к сексу, будь он проклят, это не имеет никакого отношения. Просто рядом будет человек, и у него через две минуты не появится неотложного дела. Эми обойдется без меня. Я не могла ничего ей дать, когда была матерью, ведь ты палец о палец не ударил, чтобы она стала мне дочерью. Я уйду не сразу. Подожду, пока ты подберешь экономку. У нас еще будет время поговорить о разводе.
— Ну а если я попытаюсь что-то изменить?
— Не трудись. Да ты в мгновение ока забудешь о своем обещании.
Вот приблизительно и все. Я снова посмотрел ей в глаза, остановил взгляд на густых желтых волосах, не мягких и не жестких на ощупь, а просто пышных, которые легкой, но упрямой волной окаймляли широкий лоб и падали вниз на сильные плечи.
— Прости, Джойс.
— Все в порядке. Я буду приезжать, и мы еще не раз увидимся. А теперь уходи, прошу тебя.
Я вышел. Услышал, как щелкнул ключ в замке и приглушенные рыдания за дверью. Сейчас я не мог об этом думать, но и сразу выбросить из головы некоторые ее слова тоже не удалось: «Небольшой эксперимент, не так ли? Что здесь такого?» Неужели я действительно так отношусь к вещам и людям и это заложено в моем характере? Если она права, то Андерхилл остановил свой выбор на мне и постарался использовать в качестве удобного орудия не только и не столько из-за Эми: он почувствовал во мне родственную душу. Эта мысль была мне отвратительна, и, медленным шагом направляясь к грузовику, где сидел пастор, я всячески старался ее подавить.
Почтенный служитель церкви был очень возбужден, когда я садился в машину, смотрел на меня еще с большим раздражением, чем обычно:
— Надеюсь, ничего страшного не случилось?
Я включил зажигание и вывел грузовик с места стоянки.
— Том, я бесконечно благодарен вам за то, что вы не пожалели времени и приехали сюда, да еще в воскресенье.
— Воскресенье — не воскресенье, какая разница?
— Как угодно… Ну а воскресная служба? Разве не надо готовиться к проповеди?
