подозрительно. В любом случае этот предлог выглядел неубедительным. Но, увы, Кэролайн была женщиной, и Брент даже отдаленно не мог представить, какое место может занимать в мыслях ее слабого женского разума. Он решил просто придерживаться логики.
— Кэролайн, мы знаем друг друга всего один день…
— Я тоже вас не люблю, поэтому, пожалуйста, не тащите меня к себе в постель, — отрезала она и метнула в графа решительный взгляд.
Его лицо потемнело, чувства балансировали на тонкой грани между страстью и гневом.
— Не думаю, что мне придется тащить тебя, малышка. Ты таяла в моих руках, и любовь была совсем ни при чем.
Кэролайн ни слова не сказала в ответ, но ее щеки зарделись, и это обнадежило графа, который неспешно приближался к ней.
— Я заставил тебя стонать одним невинным поцелуем, — добавил он с хрипотцой в голосе. — Так подумай, до чего я тебя доведу, когда ты будешь лежать подо мной голая.
Кэролайн ахнула, отступила на шаг и выпалила:
— Я не позволю вам распоряжаться моим телом. Если меня принудят, это будет не чем иным, как изнасилованием, независимо от того, жена я вам или нет.
От этих слов граф замер на месте. У него в голове не укладывалось, как можно так пренебрегать его супружескими правами и мужскими чувствами и говорить ему об этом с такой холодностью. Никогда еще женщины не наносили ему подобного оскорбления, и его всего затрясло от едва сдерживаемой ярости.
Он стиснул зубы, крепко сжал кулаки и сделал два глубоких вдоха, чтобы не дать воли гневу в единственной комнате, где было хоть что-то ценное.
А Кэролайн стояла перед ним, готовая защищаться, сверкала глазами и молчала. И он наконец понял: опять все дело в нем. Граф не сумел найти нужных слов, но он ничего не понимал во флирте, соблазнении и создании обстановки, в которой бы медленно разгорался огонь страсти. И теперь, стоя в десяти футах от молодой жены, которая боялась, что он в самом деле может ее изнасиловать, и даже озвучила этот страх, все вдруг открылось ему с шокирующей ясностью.
В тех немногих супружеских парах, с которыми был знаком Брент, восхищению и уважению почти не было места, а о любви и говорить не приходилось. Любовь была просто физическим ощущением, и это убедительно доказали Бренту одним мрачным, дождливым днем три года назад, когда он застал Паулину, женщину, утверждавшую, что любит его больше жизни, на конюшне в пылких объятиях парня, который ухаживал за охотничьими собаками ее отца. В тот миг он понял, что любовь — всего лишь слово, которое произносят, желая использовать других людей в своих целях. В отношениях его родителей дело обстояло так же. Между ними не было теплых чувств, они лишь оттачивали друг на друге умение манипулировать с личной выгодой. Брент готов был смириться с этим и в собственном браке, ибо, по здравом размышлении, он ничего не испытывал к Кэролайн.
Но теперь им с обжигающей силой владело желание, которое он даже не вполне понимал: он хотел сына. Если в семейной жизни они с Кэролайн пойдут каждый своим путем, это его нисколько не огорчит, лишь бы она подарила ему сына, который будет уважать его, быть может, даже восхищаться им. Сына, которому он передаст свой титул, поместье с восстановленным Мирамонтом и конюшней, полной племенных арабских скакунов. Как бы там ни было, это долг жены — родить наследника. И разве не об этом говорил ее отец? Кэролайн в самом деле даст ему здорового, крепкого сына. Брент видел ее влечение к нему, она легко воспринимала его ласки, значит, это может произойти очень скоро.
Кое-как собравшись с мыслями, Брент выпрямился и надел маску равнодушия.
— Я скажу вам только две вещи, леди Кэролайн, — буквально прошипел он. — Во-первых, я никогда ни при каких обстоятельствах не принудил бы женщину заниматься со мной сексом.
Граф выдержал паузу, наблюдая, как лицо жены становилось белым, точно снежный сугроб.
— Во-вторых, даже если вы придерживаетесь свободных взглядов на супружескую жизнь, я их не разделяю. Я решительно намереваюсь консумировать наш брак и не планирую приглашать к себе в постель любовницу. В нынешних обстоятельствах я не могу себе позволить двух женщин, учитывая, как мало у меня денег и времени.
Граф повернулся и быстро пошел к двери.
— И еще кое-что, Кэролайн, — добавил он, оглянувшись на жену с выражением мрачного гнева и презрения. — Если я когда-нибудь застану вас в объятиях другого мужчины или узнаю, что вы заводили любовника, находясь в браке со мной, я нанесу удар по его самому больному месту, а вы, моя прелестная женушка, никогда больше не сможете смотреть на цветы, как прежде.
Он открыл дверь.
— Вашу комнату покажет вам Недда. Меня ждут более приятные занятия.
Глава третья
Кэролайн сидела за кухонным столом с чашкой черного чая в руках. Перед ней стояла миска с нарезанными яблоками. Еще не пробило семь, а она уже два часа отработала в своем новом саду.
Теперь это стало для Кэролайн обыкновением в Мирамонте, как раньше было дома. Она работала, пока земля была влажной и мягкой, потом делала перерыв на завтрак, а после полудня переходила в теплицу. Беда, однако, заключалась в том, что в Мирамонте не было теплицы, и об этом ей предстояло поговорить с мужем.
Она сделала большой глоток горячего напитка и отправила в рот кусочек яблока. По утрам они с Неддой и Дэвисом встречались на кухне за завтраком. Кэролайн пробыла в Мирамонте меньше недели и видела их чаще, чем собственного мужа, который явно не искал ее общества. И это девушку вполне устраивало.
После ссоры, произошедшей между ними в день свадьбы, Кэролайн несколько неуверенно чувствовала себя в присутствии графа. Тогда она сказала ему жестокие слова, но рано или поздно ей все равно пришлось бы это сделать, так лучше было покончить с этим сразу и без обиняков. Теперь граф, очевидно, понял ее, потому что за пять дней супружеской жизни произнес меньше пяти слов.
Но их с Брентом личные покои разделяла стена и тонкая дверь без замков. Между комнатами не было даже помещения для переодевания, и это тревожило Кэролайн. Но не удивляло: у всех супружеских пар были смежные спальни, и они с Брентом, конечно, не составляли исключения.
В общем-то, несмотря на скромную меблировку, комната Кэролайн тоже радовала глаз. На окнах были ярко-желтые тюлевые занавески, два желтых кресла с полками для книг стояли друг напротив друга рядом с камином, между окнами находился маленький туалетный столик, удобную кровать покрывала накидка из нежно-розовых кружев. На полу недоставало ковров, которые согревали бы ноги и создавали уют, и Кэролайн хотелось как можно скорее ими обзавестись.
Возможно, стоит попросить их у мужа — как успела мельком заметить Кэролайн, в спальне самого графа ковры имелись. Вдруг это растопит лед между ними. Вероятно, не стоило этого делать, но, чтобы унять любопытство, она вчера тайком заглянула в комнату Брента. Оказалось, что мебель у него такая же непритязательная и скудная, как и у нее, но отделана с мужским вкусом в насыщенных оттенках красного дерева и ярких, чистых тонах синего цвета. Еще она заметила, что у графа была гораздо более широкая кровать, но Кэролайн не стала рассуждать о том, что ее не касалось.
Она вздохнула, положила локти на стол и стала наблюдать, как Дэвис ковыряется в грязных ногтях, а Недда носится по кухне. Вьющиеся волосы экономки летали вокруг ее полного, морщинистого лица, когда она выискивала на полках нужные продукты.
— Приготовить вам на завтрак яичницу, миледи? — с улыбкой спросила Недда.
Кэролайн бросила взгляд на Дэвиса, сидевшего напротив, а потом быстро глотнула чаю, чтобы Недда не заметила, как она поперхнулась. Их экономка, вне всякого сомнения, была самым плохим поваром в Англии.
Выпрямившись, Кэролайн вежливо ответила:
— Не стоит, Недда. Пожалуй, просто гренку.
