Мариану надоело. Теперь, как видно, все равно ни до чего путного с Зенеком не договоришься, а меж тем давно пора домой. Он кивнул Юлеку.
— Сейчас, — тихо ответил Юлек. Он решил дать Зенеку еще одно доказательство своей преданности. — Хочешь, — обратился он к нему, — я куплю тебе хлеба и после обеда принесу? Дай только денег.
Зенек сел, бросил на мальчугана неуверенный, встревоженный взгляд, посмотрел на Мариана, на девочек. «Прямо как загнанный зверь», — подумала Уля. Ей вдруг пришло в голову, что у Зенека нет денег и он стыдится в этом признаться. Но нет — он сунул руку в карман и подал Юлеку злотый:
— Купи четверть буханки.
Прошло несколько дней. Зенек жил на острове, ребята ежедневно навещали его и проводили на острове долгие часы.
Каждый раз они приносили ему поесть. Надо сказать, что доставать провизию становилось все труднее. Уля по-прежнему, в тайне от всех, покупала что могла в кооперативной лавке, но денег оставалось все меньше, и девочка со страхом видела, что скоро они кончатся, Мальчишкам тоже приходилось туго. Особенно тяжко было клянчить добавочные порции Мариану, не привыкшему хитрить. Юлек чрезмерной щепетильностью не страдал и легкое плутовство не считал за большой грех. Но беда в том, что бабушка, которая поначалу так охотно снабжала их картошкой, стала отказывать, когда они начали просить каждый день.
Проще всего было Вишенке: ей разрешалось есть и брать с собой сколько угодно, мать знала, что дочка любит угощать приятелей, и никогда ее за это не бранила. Да… но раньше всегда можно было маме рассказать, куда идешь, с кем, кому больше всего по вкусу булочки, а кому конфеты или фрукты. А теперь каждый такой вопрос ставил Вишенку в трудное положение, и, уклоняясь от этих вопросов, она часто бывала с матерью груба и неласкова.
Это было на нее не похоже. Мать сначала смотрела на нее с удивлением, потом упрекнула за невежливость, а когда это не подействовало, стала внимательно следить за поведением дочери. Вишенку это раздражало, и она старалась как можно меньше бывать дома. Еду для Зенека, боясь зорких глаз матери, она выносила украдкой. А много ли так вынесешь!
Впрочем, Зенек никогда ничего не требовал, а когда приносили, по-прежнему не благодарил. Разговаривал он вообще мало, больше молчал. Если день был теплый и солнечный, ребята заставали его на «пляже», если пасмурный и прохладный— в шалаше или где-нибудь поблизости. Иногда он читал, но чаще лежал без дела, с застывшим лицом, только хмурил свои густые брови. Надежда, засветившаяся в его глазах, когда ждал возвращения ребят из Стрыкова, бесследно исчезла.
Единственное, чем он занимался с очевидным удовольствием, это приручение Дуная. Когда пес появлялся на острове, Зенек сразу оживлялся. Уля приносила для Дуная хлебные корки, Юлек выкрадывал из корыта с кормом, который бабушка готовила для поросенка, две-три вареные в мундире картофелины, Вишенка собирала кости и обрезки сыра. Все это они использовали для «опытов по приручению диких зверей».
К удовольствию Мариана и Вишенки, к тайной радости Ули и к шумному восторгу Юлека, Дунай делал явные успехи. Через несколько дней он позволил Уле погладить себя и брал еду уже не только у нее, но и у Зенека, а потом и у Вишенки и Мариана. Дольше всех бился с ним Юлек — у него не хватало терпения сидеть неподвижно, и он все время нечаянно спугивал пса. Но в конце концов и ему удалось завоевать доверие Дуная.
Когда Юлек выпросил у деда удочку, вторым занятием Зенека стала рыбная ловля. К сожалению, рыбы в Млынувке было мало, и лишь изредка случалось поймать что-нибудь покрупнее плотвички.
Однажды под вечер, когда ребята собирались домой, Юлек, как обычно, напомнил Зенеку про «деньги на хлеб». Зенек помолчал, а потом неохотно ответил:
— Не нужно. Я сам куплю.
— Сам? — удивился Юлек.
Вишенке и Мариану это тоже показалось странным. Уля снова с тревогой подумала, что у Зенека, наверно, нет денег. А они с каждым днем приносят все меньше еды!
— А почему бы нет? — небрежно бросил Зенек. — Нога у меня уже не болит.
Они и сами видели, что парень двигается почти свободно. Удивило их другое: почему это он ни с того ни с сего решил показаться в деревне? Он, который до сих пор так избегал людей!
— Да ведь тебя все увидят! — воскликнул Юлек. — И доктор может тебя увидеть.
Зенек пожал плечами:
— Как будто на ваших Ольшинах свет клином сошелся! На Варшавском шоссе, возле госсельхоза, тоже есть магазин.
— Верно, есть, — вспомнил Мариан, редко бывавший в той стороне. — Но туда километра три ходу.
— У меня времени много, — невесело улыбнулся Зенек. — Могу и прогуляться.
Мариан посмотрел на него и, как всегда в затруднительных случаях, поднял брови. Он уже давно решил кое о чем спросить Зенека, но все как-то не мог собраться с духом. Теперь, пожалуй, был подходящий момент.
— Вот что… — нерешительно начал он, — ты вообще мог бы больше не прятаться. Раз нога у тебя не болит, то никто тебя в больницу не заберет, правда?
— Язык чешется, а? — помолчав, насмешливо спросил Зенек. — Удержаться не можешь?
— Вовсе не в этом дело, — с достоинством ответил Мариан. — Просто я считаю, что было бы гораздо лучше, если бы мы могли о тебе рассказать.
— Кому? — резко спросил Зенек.
— Да хоть бабушке с дедушкой… — Почему же это лучше?
Мариан не нашелся, что ответить. Не мог же он признаться Зенеку, что хранить тайну с каждым днем становится все труднее и противно все время прибегать к уловкам и отговоркам.
— Погоди немного… — криво усмехнулся Зенек, — не бойся… я скоро уйду.
— Зенек, не говори так! — крикнул Юлек. — Я не хочу!
— Что за глупости, — сердито сказала Вишенка. — Сиди себе на острове, пока не надоест.
Уля молча смотрела на парня большими глазами. Хотя он по-прежнему ее как будто совсем не замечал, хотя разговаривал он только с Юлеком и Вишенкой, ей вдруг стало страшно при мысли, что его тут не будет.
— Мариан! — страстно молил Юлек. — Скажи ему, чтоб он остался. Скажи, слышишь?
— Да разве я хочу, чтобы он уходил? — ответил Мариан, пожимая плечами. — Не об этом речь!
Но Зенек больше ничего не сказал, и все поняли, что тайна по-прежнему остается тайной.
Уля поджидала мальчишек в рощице за деревней, чтобы вместе пойти на остров. Вишенка должна была присоединиться к ним попозже: мама велела ей написать наконец отцу письмо, которое откладывалось со дня на день.
Мариан и Юлек не появлялись, зато из кустов вынырнул Дунай. Теперь он был не такой пугливый и, подойдя к Уле, ждал, чтобы она его погладила. Да, он теперь позволял себя гладить! И, как видно, ему это даже нравилось, потому что на прикосновение дружеской руки он отвечал спокойным, мерным помахиванием хвоста. Потом он побежал вперед, и Уля подумала: надо сказать Вишенке, пусть принесет ножницы— Дунай, пожалуй, уже даст выстричь себе хвост.
Ей надоело стоять одной, и она решила не ждать, ребята догонят ее по дороге.
Она пошла по полевой дорожке вслед за Дунаем. В том месте, где тропинка сворачивала к парам, она вдруг остановилась. Ей послышались какие-то голоса. Это было странно, до сих пор они никого тут не встречали. Уля не любила незнакомых людей, а мысль, что ее кто-нибудь остановит и заговорит с ней, приводила ее в ужас. Она оглянулась. Мариана и Юлека не видно. Тем временем голоса приближались, слышался смех, веселые возгласы. Уля отступила, готовая обратиться в бегство, и вдруг услышала отчаянный собачий визг.
— Дунай! — испуганно крикнула Уля.
