затвор. Готов!
— Есть! — это Андрей, — Высверк на лобовой броне, по горизонту точно, ниже полтора!
'… в это время по броне танка щелкает пуля. Хорст с интересом склоняется вправо, я тоже гляжу – куда она попала?'
Я готов. Беру чуть выше цели. Угадать бы… Ну, давай! Помогай, Дед! Выстрел!
— Раз… два… три… Есть!
— Есть! — орет Андрей. Я выхватываю у него бинокль.
Теперь я и сам вижу. Офицер как бы оплывает. Как будто у него из хребтины вынули твердый прусский стержень. Он мягко заваливается вправо, прямо в руки своего подчиненного…[6]
'…Ничего не видно. До противника далеко, около двух километров, пожалуй. По нам никто не будет стрелять на такой дистанции. Это, наверное, прилетела какая-то шальная пуля. Я вновь поворачиваюсь к Хорсту, и – о, ужас! Я слышу слабый шлепок. Бинокль на груди моего друга дергается, Хорст делает удивленное лицо, его губы приоткрываются, как будто он хочет сказать: 'О!'
Я ничего не могу понять. До тех пор, пока Хорст не валится мне на руки… Черт, черт, черт! Боже, покарай этого глупого Ивана, который опустошал магазин своей древней винтовки в нашу сторону, не поднимая своей деревянной головы над бруствером окопа! Боже, пошли ему мучительную смерть!
Я кричу: 'Санитары, санитары! Сюда! Обер-лейтенант ранен!'
Кто-то вскакивает на броню рядом со мной, бережно подхватывает Хорста. Поздно. Я вижу, как безвольно упала его рука. От неловкого движения моего помощника фуражка Хорста налезает ему на глаза.
— Господин лейтенант! Командир убит!
Все кончено… Этот бой мы проиграли. Я приказываю запросить артиллерийскую поддержку и командую остаткам боевой группы отойти назад. Ведь я – командир первого взвода. Если нам не пришлют офицера из резерва, командиром роты стану я. Несмотря на радужные перспективы, это страшный день… Он запомнился мне на всю жизнь. Именно – на всю жизнь. Ведь я выжил в этом бою… Выжил для грядущих побед'.
На броне немецкого танка суета и бестолковщина. Можно было бы еще раз выстрелить. Но я не могу – руки начинают дрожать. Отходняк называется…
— Товарищ лейтенант! Немцы уходят! Уходят они! — Голосистый какой боец. Я опускаю голову на приклад винтовки. Напряжение потихоньку начинает меня отпускать.
— Слышь, интендант! Уходят немцы-то! А ты тут только разлегся со своим ружжом! — Павел обидно хохочет.
— Что поделать – видать не судьба, товарищ Суворов. Ты расписку о приеме груза приготовил? Помирать теперь ведь не придется, а? Выжили мы, Паша, выжили! Назло всем этим гадам! А они – сдохнут, сволочи! Сломаем мы их. Дай только срок…
Проводив взглядом что-то кричащего бойцам и размахивающего руками лейтенанта Суворова, я достал из кармана скомканную страницу, выдранную из книги. Чиркнула спичка, и огонь быстро побежал по бумаге. В глазах остался обрывок напечатанного на грязноватой бумаге текста.
'…обогнув жарко полыхающий танк лейтенанта Баумгартена, моя машина закрутилась на стрелковой ячейке, заживо хороня спрятавшихся в ней русских. Pz.III унтер-офицера Больце, подпрыгнув на бровке капонира, с лязгом обрушился на русскую противотанковую пушку, вминая ее и расчет в мягкую, песчаную почву. Спаренный пулемет бил в спины убегающих в лес Иванов. Мы прорвали оборону противника! Дорога на Восток была откр…'
— Вот так-то, геноссе Баумгартен… Живи пока… Может, еще и свидимся!
Глава 2
Вот так и прошел наш с Адрианом первый бой. На белорусской земле, на четвертый день войны… Точнее – даже не бой… Что там – бросили по гранате, да я стрельнул пару раз. Точнее – наш первый экзамен на зрелость, на способность принять единственно верное решение и достижение желаемого результата минимальными средствами. А уж если совсем точно, — то первый опыт коррекции реальности. И он, по моему мнению, прошел неплохо. Даже хорошо. Двумя винтовочными патронами мы задержали боевую группу немцев на восемь часов, сорвали им срок захвата стратегически важного моста с железнодорожной колеёй, дали возможность выйти из намечающегося окружения нескольким потрепанным в боях нашим частям. Да еще наши смогли прогнать на восток какие-то эшелоны. Поверьте мне на слово, это еще скажется на ходе событий в будущем… И скажется самым действенным образом. Да и мы с Адрианом не собираемся сидеть, сложа руки. Ведь это только начало большой работы.
Конечно, всем этим достижениям в боевой и политической подготовке предшествовали кое-какие события. После некоторых общеукрепляющих процедур, прописанных мне Адрианом и принятых в привычном кресле и в привычном месте – в подвалах храма Тура, мы потихоньку загрузились в хронокапсулу и, без особой помпы, прощальных слез и махания платочками, отбыли на Полигон. Да и махать нам платочком было особо некому. По моей просьбе, Хельга и Малыш отправились вместе с Катериной в дом Десницы, стоящий над волшебной долиной. Любимое женское дело – переезд в новое жилье, перестановка мебели и пошив оконных занавесок!
Там, на Полигоне, я доложился начальству о досрочном завершении отпуска, передал бочку с вином для отправки этой гадине-адмиралу и вплотную занялся боевой подготовкой Адриана. Точнее – уже Андрея. Фамилий ни он, ни я еще не имели – их мы получим на Земле. После успешно проведенного курса молодого бойца, мы с Андреем свет – как там его называть, немного посидели с Дедом и Каптенармусом, рассказали им про свои боевые свершения и дальнейшие грандиозные планы. Оба впечатлились и в целом одобрили. Дед внимательно выслушал мои наметки, одобрительно покряхтел и высказал сожаление, что его там не будет.
— А зачем же дело стало? Хочешь – пошли вместе! Там всем работы хватит.
Дед с Каптенармусом переглянулись и грустно повесили носы.
— Не пускают нас на Землю-то особо… Только на отдельные задания, да под присмотром, вишь какое дело, Тур…
— А если похлопотать?
— А похлопочи! Может, что и выйдет, а, Каптенармус? Давно нам с тобой пора стариковские косточки размять, по родной земле походить, прижаться к ней…
— Х-ха! Если под бомбежку попадешь, ты не только к землице прижмешься, Дед, ты в нее наподобие землеройки зароешься!
