— Доктор Уортроп, — прочитала она. — Ха! Доктор Уортроп умер, это факт, я это точно знаю. Вы, должно быть, самозванец.
— Нет, я его сын.
Она открыла и закрыла рот, подняла свои старые глаза и вперилась взглядом в Доктора, потом снова посмотрела на карточку.
— Он никогда не говорил, что у него есть сын, — сказала она наконец.
— Я уверен, есть много вещей, в которые он вас не посвящал, — сухо ответил Доктор. — Как я уже отметил, я здесь по крайне важному делу, так что если это вас не очень затруднит, не могли бы вы так быстро, как только позволяет ваш почтенный возраст, известить Доктора Старра о моем приезде и безотлагательной необходимости поговорить с ним, желательно раньше, чем закончится ночь и наступит утро.
Она захлопнула дверь у нас под носом. Доктор тяжело вздохнул. Шли минуты. Он стоял неподвижно, словно статуя, облокотившись о косяк. Глаза его были полузакрыты, голова опущена. Было такое ощущение, что он собирается с силами.
— Она вернется? — спросил я, когда уже не мог больше терпеть. Мне казалось, мы стоим на этом крыльце уже много часов. Доктор не ответил. Я снова спросил: — Она вернется?
— Она не закрыла дверь на засов, так что надежда есть.
В конце концов, я услышал торопливые шаги. Они приближались — и вот дверь распахнулась и на пороге возник старик — хотя и не такой дряхлый, как старуха, которая стояла позади него. Он явно одевался впопыхах: на ночную рубашку сверху был накинут сюртук, но ночной колпак он игнорировал, так что седые пряди волос свисали почти до плеч, прозрачным покрывалом прикрывая огромные уши, но оставляя выставленной напоказ макушку в пигментных пятнах. Нос его был длинным и острым, слезящиеся голубые глаза — маленькими, подбородок — безвольным и небритым.
— Доктор Старр, — сказал монстролог. — Меня зовут Пеллинор Уортроп. Полагаю, вы были знакомы с моим отцом.
— Прискорбный случай, — заметил старик, опуская чашку дрожащей рукой. Фарфоровая чашка задребезжала о блюдце, и по ее стенке скатилась коричневая слезинка чая. — Для вашего отца он представлял особый интерес.
— Не только для него, — сказал Доктор.
Мы сидели в маленькой гостиной, примыкавшей к холлу. Комната была такой же, как и весь дом, — холодной, плохо освещенной и душной. Странный, тошнотворно сладкий запах стоял в воздухе. Я почувствовал его, когда мы еще только вошли, — его и неясный, приглушенный шум невидимых людей где-то в глубине дома: стоны, кашель, вопли отчаяния, злобные выкрики и надо всей этой какофонией — высокий истерический смех. И Уортроп, и Старр не обращали на это внимания. Однако я скоро почувствовал, что нервы мои на пределе, и мне понадобилось собрать всю свою силу духа, чтобы не попросить у Доктора разрешения подождать его снаружи вместе с лошадьми.
— Так, значит, вы пошли по его следам и выбрали его профессию, — осмелился спросить психиатр. — Я буду честен с вами, Доктор Уортроп: до сегодняшнего дня я и понятия не имел, что у него есть сын.
— Мой отец был очень скрытным человеком, особенно в том, что касалось его частной жизни, — ответил Доктор. — Он считал интимность человеческих отношений… безвкусицей. Я был его единственным ребенком, но и я едва знал его.
— С такими людьми, каким был ваш отец, это не редкость, — прокомментировал Доктор Старр. — Работа заменяла ему все.
— Я всегда считал, что просто не нравлюсь ему.
Доктор Старр рассмеялся, и что-то забулькало у него в груди.
— Простите, — сказал он. Он извлек из кармана белый платок в пятнах и сплюнул в него обильную мокроту. Потом поднес к глазам и тщательно рассмотрел содержимое платка. Он посмотрел на Доктора и печально улыбнулся: — Прошу прощения, Доктор Уортроп. Боюсь, я умираю.
— Каков диагноз? — вежливо спросил Уортроп. Он вел себя безупречно, но его правая нога так и постукивала по старому ковру.
— Диагноза нет, — сказал Старр. — Я не говорил, что умираю. Я сказал, что я боюсь, что я умираю.
— Страх, посещающий всех время от времени.
— В моем случае он практически постоянный. И тем не менее мое нежелание поставить себе диагноз возрастает по мере того, как растет страх.
— Интересно, — сказал Доктор без особого энтузиазма.
— И, в отличие от вашего отца и, судя по всему, вашего мальчика, мне некому будет передать свой факел, когда я покину этот мир.
— Уилл Генри — не «мой мальчик», — сказал Доктор.
— Нет?
— Он — мой ассистент.
— Ваш ассистент! Он весьма молод для такого важного поста, не так ли?
Он посмотрел на меня слабо видящими глазами, и я быстро отвернулся, вспомнив слова Доктора: никому не смотри прямо в глаза. Если кто-то заговорит с тобой, ничего не отвечай.
— Мне пришлось взять его к себе после трагической гибели его родителей.
— А, акт благотворительности.
— Это далеко не так. Возможно, он еще мал, но у него большой потенциал.
— Примите мои соболезнования, вы потеряли родителей, — обратился ко мне Доктор Старр, но я не поднял головы и даже не кивнул в ответ на его сочувствие. Игнорируй их, наставлял меня Доктор. Он не говорил, что владелец клиники — исключение.
— Итак, Уортроп, — продолжал Старр, — вы желаете переговорить с Капитаном Варнером.
— Я не настаивал бы, не будь вопрос чрезвычайно важным.
— О, я не сомневаюсь, что только срочное дело могло привести вас сюда в такой час без предварительного предупреждения и приглашения. На протяжении многих лет этот пациент не делает секрета из своих историй о каннибализме и убийстве. Если бы он не рассказывал об этом направо и налево, он был бы свободным человеком. Или уже умер бы, потому что, если бы не сумасшествие, его признали бы виновным.
— Мой отец никогда не говорил об этом случае, — сказал монстролог. — Я наткнулся на упоминание в его личных бумагах.
— И любопытство привело вас к моим дверям.
— Исключительно любопытство.
— Воистину так, мой дорогой Доктор Уортроп! Исключительно любопытно, исключительно!
Его тело сотряс приступ кашля, длившийся на этот раз около минуты. Он повторил ритуал с носовым платком.
— Но чистое любопытство, даже такого человека, как вы, не может быть названо необходимостью — или, как вы выразились в разговоре с мисс Браттон, «делом чрезвычайной важности».
— Мой отец верил в правдивость заявления Капитана Варнера.
— Ну, с учетом его профессии, не вызывает никаких сомнений то, что он верил.
— Верил до такой степени, что почувствовал себя обязанным приехать сюда, как приехал сегодня я. Мне известно, что пациент стар и плохо себя чувствует…
— Итак, вы прибыли из Нового Иерусалима и провели в дороге три часа, даже не предупредив о своем визите и не узнав заранее, примут ли вас, потому что чувствовали себя обязанным… а что именно обязанным сделать?
— Как я уже сказал, — ответил Доктор осторожно, — состояние Варнера, давность этого дела и другие, относящиеся к проблеме факторы заставили меня…
— Ах, да! Вот именно! «Относящиеся к проблеме факторы». Вот что вызывает мое любопытство, Доктор Уортроп. Что, ради бога, за «относящиеся к проблеме факторы»?
