В это время Николай, возвращаясь с работы, остановился против окон Татьяны. Он видел ее тень, лежащую на занавеске: девушка стояла у окна и, заложив за голову руки, по-видимому, о чем-то думала.
«Эх, Таня, Таня! — с болью подумал он, и его сердце сжалось. — Даже встречаться не хочешь».
Тень девушки шевельнулась, переместилась вправо и пропала. Николай вздохнул и направился в дом. В коридоре остановился у дверей Татьяны, прислушался. Показалось ему, что Таня что-то сказала, почудилось: произнесла его имя. Взволновавшись, он схватил ручку двери, рванул на себя, но тщетно.
«До того я ей опротивел, что видеть не хочет, — с болью подумал Николай, — запираться стала!»
36
Раздеваясь, Николай с минуту постоял у вешалки и вспомнил, что надо принести Зине дров, набрать в колодце воды. Вздохнул. Застегнул опять телогрейку, надел шапку, вышел во двор. Нарубил дров, принес Зине, потом себе. Сходил за водой.
— Спасибо, Коленька, — поблагодарила Воложина и загородила собой двери. — Подожди, не уходи, — сказала она с мольбой. — У меня ужин готов.
— Спасибо, Зина, я пойду, — отказался Николай. — Холодно в комнате, печь надо топить.
— А почему ты мне не оставляешь ключи? Я бы убрала и протопила у тебя, полы вымыла…
— Зачем? Тебе и своих забот хватает. Я пойду…
— Коля…
Николай нетерпеливо поморщился, посмотрел на Зину. «Ну, что ей еще от меня надо?»
— Ты злишься на меня?
Николай неопределенно пожал плечами, горько усмехнулся. Зина отвела от него взор, губы ее сморщились, на глазах блеснули слезы.
— Не надо, Коля, помогать мне, — тихо сказала Зина, — я не нуждаюсь, понял? И вообще, не заходи больше ко мне, не хочу я, не надо! — сквозь слезы выкрикнула она и, закрыв руками лицо, прислонилась к дверному косяку.
— Нет, надо! — решительно сказал Николай. — Мой долг помочь тебе теперь, помочь воспитать ребенка, и ты не имеешь права отказываться от помощи. Да-да-да! — торопился высказать все Николай. — Я буду помогать тебе…
«Он, кажется, прав», — придя в себя и подумав над его словами, вздохнула Воложина и подняла на Уральцева потеплевший взгляд.
— Спасибо, Коля, я верю тебе…
Николай испытующе посмотрел на Воложину и сделал шаг к выходу, но Зина взяла его за руку.
— Не разговариваете? — виновато спросила она, и Николай прочел в ее взгляде сочувствие. Он вздохнул, опустил голову. — Зачем ты рассказал Тане? Я никогда бы никому не открыла этого, честное слово!
— Так нужно было… я люблю ее и не мог скрывать… Пусти, Зина, я пойду, — и он, легонько отстранив Воложину, вышел.
«Похудел, лицо осунулось, глаза да нос остались, — соболезнующе думала о Николае Зина, — … видно, крепко ее любит!.. Если бы меня так любил!
Зина быстро вышла из своей комнаты, подошла к двери Русаковой, прислушалась. Там звякнула о стакан ложка.
«Дома», — подумала она и постучала.
Молчание. Постучала еще громче, настойчивее.
— Кто там?
— Это я, Таня. Открой….
— Зачем? — раздраженно спросила Татьяна.
Зина закусила губу, хотела уйти, но вспомнила Николая и заговорила с отчаянной решимостью и в то же время с мольбой.
— Таня, открой мне. Я должна поговорить с тобой, обязательно.
Щелкнул ключ, двери открылись.
— Таня, прости, пожалуйста, что беспокою, — робко сказала Зина, входя в комнату.
— Проходи, садись, — смягчилась Таня. — Я налью тебе чаю, будешь пить? — и, не дожидаясь, поставила наполненный стакан. Взгляд ее упал на уже заметный живот.
Зина перехватила этот взгляд, покраснела, опустила глаза.
— Скоро? — почему-то шепотом спросила Таня.
— В апреле, — доверчиво сказала Зина и покраснела еще больше.
Таня села напротив и, придвинув к себе стакан, стала ожесточенно помешивать ложечкой чай, с тягостным ожиданием поглядывая на Зину.
Зина понимала неловкость своего положения. Но с чего начать?
— Ты-ы… сказать что-то хотела? — не выдержала молчания Татьяна.
— Да, Таня, — решилась Воложина, — я шла поговорить. О чем? — Зина шумно вздохнула и подняла на Русакову лихорадочно блестящие глаза. — Я никому, Таня, ничего не говорила и, быть может, никогда не сказала бы и тебе, если бы не видела… Ты напрасно отворачиваешься от него…
— А это мое дело! — вспылила Татьяна, отодвигая стакан и поднимаясь из-за стола.
— Подожди, Таня, выслушай меня…
Трудно, мучительно было Тане слушать правдивый рассказ Зины.
Русакова сидела с плотно сжатыми губами, нахмуренная, и Зина ничего не могла понять по ее словно окаменевшему лицу.
— Помнишь, Таня, — продолжала она, — когда мы с тобой встретились на крыльце? Тогда я была у него, и только там, в палате поняла, что обманулась в своих надеждах… Он сказал, что любит тебя…
«Для чего она мне все это говорит? — думала Татьяна, — разве я ее просила?» — и в то же время с жадностью ловила каждое слово Зины и была благодарна ей за откровенность.
Зина опустила голову, глубоко вздохнула.
— Ну, вот, — облегченно вымолвила она, — рассказала тебе все, и на душе стало как будто легче.
37
Проводница объявила следующую станцию.
Навстречу, по второй колее, шел эшелон с лесом. В окне мелькали платформы, и полувагоны, пульманы и решетки, загруженные крепежом, шпалами, досками, стройлесом, дровами.
«Наш лес повезли!» — радостно подумал Столетников.
Пассажирский, прогромыхав на станционных стрелках, подкатил к вокзалу. Соскакивая с подножки на перрон, Александр увидел Зябликова.
— Едем, Семен Прокофьевич? — сказал он, подавая руку.
— Подучусь маленько, тогда не будете ругать, что отстаю от жизни, — улыбнулся Зябликов и почему-то подмигнул. Потом поинтересовался: — Что это у вас в чехлах?
— Переходящие вымпела лучшим: бригаде, звену, лесорубу, трактористу, грузчику. Что, жалеете, что без вас вручать начнем? — засмеялся замполит. — Ничего… А вот и ваш поезд подходит!.. Ну, счастливо учиться, садитесь, — сказал Столетников.
Проводив Зябликова, Александр вышел из вокзала и увидел директорскую «эмку».
«Вот я и дома!» — улыбнулся он, садясь рядом с шофером.
