золотые полосы с завитками на концах. После чего взглянул на нас совсем другим человеком.
Золото и грязь создавали немыслимое и одновременно классическое сочетание. Туим досадливо сплюнул.
– И эту вертлявую, дохлую гадость я тащил в Элатас через магические врата?! Своих мало!
– Фи. Морей дуралей. Противный, – прогнусавил братик и подрисовал себе бороду и усы.
Джулия прыснула и подобралась поближе к кудеснику, но ее опередила Ангелика. Внимание принцессы было всецело поглощено золотоносной шкатулочкой, она опустилась рядом с Германом на колени и подставила свое лицо. Адам взялся за оружие, а принц макнул еще раз кисть и нарисовал прекрасные цветы, словно сползающие с век до бровей, переплетаясь тонкими стеблями и раскрывая свои нежные лепестки. Ангелика закрыла глаза, ее тело трепетало. Художник закончил работу. Мы все не могли оторвать взгляда от преображенной девушки, но своей очереди уже ждала Джулия. Герман на мгновение замер, решая, что будет рисовать, и вдруг покрыл брови королевы золотой краской, в центре ее высокого лба засияла семиконечная звезда, а щеки заблестели, словно неся на себе продолжение чудесных лучей. Отдышавшись, Герман зачерпнул изящными пальцами еще золота и одним властным, сильным движением покрыл волосы и косы, как мне показалось, даже слегка дернув за них.
Произведенный эффект превышал все виденное ранее. Адский принц раскланялся, Джулия благодарно обняла его, но брат вдруг съежился весь и застонал, словно превозмогая страшную боль. В недоумении и страхе она отступила.
– Феникс убивает дракона, что сидит во мне, – простонал Герман. Лицо его сделалось серым, губы пылали. Он безжизненно запустил пальцы в полупустую шкатулку и густо намазал свое лицо золотом. – Для мистерии Фениксу более пригодится Адский принц, нежели младший братик, красотка. – Он бросил шкатулку вниз и даже не посмотрел, как она падает. – В путь?
– Хочешь ты того или нет, а только под любым обличием ты был и остаешься моим братом. – Она поползла вперед, перебираясь через гигантские черные пни.
Я решил не отходить от Герки, что-то подсказывало мне, что мы скоро вновь расстанемся. Несколько раз я замечал, как Ангелика смотрит на моего брата и, обречено вздыхая, отводит полные слез глаза.
– Не печалься о нем, принцесса, ну кто он тебе? Шут гороховый, даром что принц, – шепнул Адам.
– Вот-вот, – поддержал его Морей, – это сейчас он мальчишка, а что дальше будет? Кто пойдет за него и что он, кроме дурацких фокусов да, может быть, денег отца невесте своей предложить сможет? Ведь ни кожи, ни рожи и ветер в голове, змееныш, выкормыш…
Я хотел было вмешаться, но Герман остановил меня. – Пустое, брат. Он прав, Морей дуралей – сильный воин, истинный князь, за ним как за каменной стеной. А что могу я? Рассмешить, сказку рассказать, сон волшебный послать, приворожить… Что я без своей силы?.. Он ест хлеб и мясо. А я весь век могу кушать сласти, и горечи солдатского пойла мне не понадобится, потому что вся горечь и боль – они во мне. Я читал твои сказки. Плохой, Карлес, ты придумщик. Горицвет все за правду ратует, а кому нужна она – эта правда? Людям сказка нужна, сладкий сон. Ты напиши о принцессе, но только чтобы она непременно была бы красавицей и умницей, о воине – и чтобы сильнее и добрее его во всем мире не сыскать, о драконе… Пусть они играют свои роли и, меняясь ими, создают свой мир, но такой, в который я поверю и захочу все оставить – только им и жить…
Он поскользнулся и повис у меня на руке. Вот кинжал – что это, орудие убийства или защиты. Но убери резьбу и камни, разве он хуже станет исполнять свою службу? Хуже, Карлес, потому что мастер, который его создавал, хотел, чтобы он глаз радовал.
Пока братик говорил, мы достигли самого верха, болели ноги, то ли еще будет завтра. Прямо перед нами возвышался небольшой Храм, двери в который были закрыты, но, когда к ним приблизилась великая взломщица – моя сестра, они со скрипом распахнулись, сразу раскусив, с кем имеют дело. И возможно, не желая связываться.
Круглая зала со множеством окошек, казалось, была пропитана молниями, до черного зеркального пола было страшно дотронуться.
– Пришли. – Карл положил руку на плечо Джулии.
– Но я ничего не чувствую? – Она удивленно посмотрела на нас. – Я не слышу приближение Феникса! Я не превращаюсь!
– Может, этого не потребуется. – Морей заговорил с ней мягким, чуть ли не отеческим голосом. – Может, нужно, только наше присутствие, а там… – Он кивнул в глубь залы, где возвышался каменный алтарь. – Там все поймут.
– Но я думала, что это испытание для всех нас, – неуверенно предположила сестра; казалось, что она смертельно боится пройти по этому полу и придумывает разные предлоги.
– …Не хотите же вы сказать, что спасение мира зависело от того, заберемся ли мы на эту колокольню? Нет, тут что-то не так!
– Может, они начнутся прямо сейчас? – Ангелика посмотрела на своего рыцаря долгим, нежным взглядом. – Адам Трорнт, если мы останемся в живых, я приму твое предложение. – Она ступила на черное зеркало и подала руку Джулии. – Собраться всем вместе, очутиться на «Святом острове» и подняться сюда – уже серьезное испытание и не каждому по плечу.
Королева покорно вздохнула и подошла к алтарю. Я чувствовал, как все ее существо противилось происходящему, казалось, она говорила: «Ну ущипните же кто-нибудь меня! Разве не понятно, что я сплю!»
Мы обступили алтарь. Я подумал, что, возможно, стоит постороннему дотронуться до его черной, отполированной временем поверхности – и он тут же разорвется на куски, унося вместе с собой прямо в жадный зев бездны наш хрупкий и легкий мир. Мир – воскресный золотой воздушный шарик в руках моей сестры. Такие же или почти такие же мысли посещали и моих спутников. Но я как летописец старался их не столько услышать, сколько придумать.
С того самого дня, как я впервые узнал о существовании весов добра и зла, я не переставал задаваться вопросом – какие они из себя – чаши в руках слепой богини? Хрустальные туфельки Золушки? Игольное ушко – как единственный верный путь в рай? Распустившаяся ветка в руках Иосифа? Что будет мерилом правды? И вот теперь – детектор лжи в виде черного алтаря?
Джулия посмотрела на всех нас, подбадривая, а может, прощаясь, и положила руку на камень.
«А знает ли она, с какой нужно стороны?» – запоздало испугался я, вспомнив улитку Кэрролла.
В зале стало свежее, и из-под алтаря начал пробиваться солнечный свет. Один за другим мы присоединялись к беззвучной молитве Феникса. Алтарь зашатался, как стол на спиритическом сеансе, и вдруг с грохотом провалился вниз, увлекая за собой несколько мерзких пней и булыжников. Где-то там у нас под ногами вставало новорожденное солнышко, еще крошечное, неоперенное, с веками без ресничек, оно поднималось медленно, удивленно, словно должно было запомнить все подробности этого дня, до мельчайших черточек. Мы гладили его, радуясь как безумные.
– Значит, у нас получилось и мистерия Феникса состоялась?! – Герман казался счастливым и вместе с тем печальным.
Не знаю, сколько прошло времени, солнце вскарабкалось-таки своими по-детски кривыми ножками на небо. Но боюсь, пока что по нему еще нельзя сказать, который час. Судя по всему, тренировочки его еще ждут не слабые.
Я подошел к окну и увидел Нарвскую крепость, с ее вечно перекошенной стеной. От волнения я не знал, что и сказать. У соседнего окна, задумчиво опершись о стену, стояла Ангелика.
– Это мой мир! – гордо сообщил я ей и удивленно попятился, в окно на принцессу глядел маленький дворик с двумя подводами с сеном и башня, на которой, свесив золотые перепончатые крылья, сидел старый дракон.
– Нет. Это мой дом. Ты ошибся, Карлес. – Она осталась стоять, а я подскочил к третьему окну, за ним была ночь, и вереница огоньков отправлялась в свое обычное путешествие. Восточнее княжество…
Спускаясь вниз, каждый думал о своем. Джулия и Герман задержались наверху, похоже, зал был единственным местом, где братик чувствовал себя получше, а им еще так много оставалось друг другу сказать. Быть может, все еще решится миром и войны с драконами удастся избежать. Хорошо бы…
Деревянные ступени уже не были склизкими и черными, они словно светились солнцем и чистотой,
