только устава. Строгость Катерли показывает, что в те годы журналисты, как и следователи ГПУ, любили подгонять действия отрицательных персонажей своих произведений под статьи Уголовного кодекса и особенно под его пятьдесят восьмую статью.
Со студентами вообще не очень церемонились. Когда исключенные из институтов за поддержку оппозиции студенты 5 июля 1924 года устроили собрание в Третьяковской галерее, их просто выслали из Москвы.
В 1924–1925 годах из Москвы были высланы студенты, члены «Христианского союза молодежи», «Христианского студенческого союза», «Московского союза молодежи» и некоторых других самодеятельных организаций.
Когда с политическими и философскими молодежными организациями разобрались, возникли другие нежелательные явления, с которыми также пришлось вести борьбу. Одним из таких явлений стала «юровщина».
Студент ленинградского Политехнического института Андрей Юров весной 1928 года написал письмо своему товарищу. В письме он сообщал о том, что много занимается и очень устал, что у него пропал сон, что он стал ко всему безразличен. Общественная жизнь, в которую его пытаются втянуть, ему опротивела, так как представляет собой переливание из пустого в порожнее, а собрания — никому не нужную, многочасовую говорильню. Юров писал также, что общественная работа — это мертвое, бездушное и никому не нужное, отнимающее много времени и сил, занятие. Жизнь же студента — нищенская («Носим ношеное, а употребляем брошенное», — говорили они тогда), на стипендию в 25 рублей не проживешь. Приходится работать, а отдыхать некогда. Нет денег на билет в театр. Заканчивая свое письмо, Юров писал: «Сгореть в огне революционной работы, положить голову на поле брани — согласен, но медленно погибать от нищеты — не согласен. Лучше смерть. Тянутся руки к револьверу, будущее не радует, а путает».
Попало письмо к комсомольским активистам и сильно их напугало. Стали они искать причину и пришли к выводу, что она в интеллигентской дряблости старого студенчества и что его, студенчество, надо пополнять бодрыми пролетарскими кадрами, имеющими рабочую закалку, таким не будет лезть в голову всякая чушь.
В том же 1928 году появилось другое гнусное явление — «альтшуллеровщина». А произошло следующее. Студент литературного института, некто Альтшуллер, познакомился с Исламовой, которая его полюбила. Альтшуллер ее не любил и любовью ее не дорожил. Более того, пригласив как-то Исламову в общежитие, он вместе с приятелями Анохиным и Аврущенко напоил ее, а потом ушел. Девушка пить не могла и, как говорится, отключилась, чем и воспользовались два юных оболтуса. Придя в себя и поняв, что с ней произошло, Исламова повесилась. Троицу осудили, а «альтшуллеровщина» стала синонимом морального разложения и свинства.
Вообще за воспитание молодежи тогда крепко взялись. Пережитки «проклятого прошлого» в сознании людей, «родимые пятна капитализма» вытравливались всевозможными способами. А бороться с ними было нелегко — нэп засасывал. Комсомол терял пролетарские кадры. Молодым хотелось нравиться и получать те удовольствия, которые не могли предложить им комсомольские вожаки. При низкой культуре человека такие естественные для него стремления нередко приводят к довольно пошлым результатам.
Пресса, особенно молодежная, считала своим долгом бороться с чуждой идеологией и ее проявлениями. На страницах «Комсомольской правды» высмеивался рабочий Борис Клюев. Он называл себя «Боб» и стеснялся признаваться в том, что является рабочим. Он представлялся «электриком» или «электротехником». Мечтал завести визитные карточки, на которых бы красовались слова: «Электротехник Клюев». Персонажем другого фельетона был Леонид Дергаленко («Гарри Пиль»), литейщик завода «Красная звезда». Он любил заграничные фильмы, а любимым актером его был Гарри Пиль. Мысль эту ему подсказали знакомые актеры Большого театра, которые то ли в шутку, то ли всерьез сравнили как-то его профиль с профилем кинозвезды. После этого Леня совсем заболел кинематографом, даже отрастил бакенбарды, чтобы еще больше походить на своего кумира. Они мешали ему умываться, но приносили огромное моральное удовлетворение.
Прочитав фельетоны о Клюеве и Дергаленко, Владимир Маяковский в 1927 году написал стихотворение «Маруся отравилась». Помните:
Кстати, влияние на молодежь кино, хоть и немого, было огромно. На фильме «Кожаные перчатки», например, в котором рассказывалось об американском боксере Киде, публика ломала стулья впереди сидящих зрителей, бешено аплодировала, а с некоторыми даже случалась истерика и их выносили из зала. С героев экрана брали пример, им подражали. В пятидесятые годы наши люди, посмотрев «Тарзана», стали истошно кричать, подражая человеку-обезьяне, раскачиваться на веревках и ветках, называть своих подруг Читами, а посмотрев «Бродягу» — носить усики и лазать по карманам. Бывало, что такая впечатлительность приводила к совсем мрачным результатам. В 1927 году в подвале дома 22 по 1-й Миусской улице был найден труп задушенного шестилетнего Вовы Горшкова, сына кустаря-портного. Во рту трупа была перчатка. На мальчике не было пальто. Следствие установило, что убийство совершил пятнадцатилетний сын дворника Костя Поляков, учившийся в школе переростков. Он объяснил, что задушил Вову так же, как это было сделано в фильме «Когда растает снег». Пальто убитого он продал за 3 рубля и на эти деньги ходил в кино.
К сожалению, на тысячи смотревших этот фильм нашелся все-таки один дурак, который решил повторить увиденное. Узнав о трагедии, общественность обрушилась не столько на убийцу, сколько на кинематограф. Припомнили, что в кинотеатрах идут такие фильмы, как «Любовь втроем», «Проститутка» и пр. «Проститутка», кстати, шла не только в кино, но и в театре. Пьеса была написана Александром Грином по английскому роману В. Мэргерит и имела довольно обычное содержание: банкир Дюли совратил горничную Аннет, она забеременела, он выгнал ее из дома, и она стала проституткой. Пьеса имела большой успех. Остроту ей придавали сцены в кабинете венеролога, в полицейском участке, где происходил осмотр проституток, в салоне великосветской сводницы.
Кино вообще стало царством снов для людей. Они старались не пропустить ни одного фильма, будь то «Белая моль», «Моника Барбье», «Нелли», «Дочь Парижа», «Крест и маузер» или серии «Нибелунгов». Приглашая зрителей на первую картину серии — «Зигфрид», кинотеатр «Палас» оповещал: «Картину иллюстрирует оркестр. Цена билета от 40 копеек. Членам профсоюза — скидка 20 процентов».
Героями фильмов тех лет были, конечно, не только бандиты, каких показывали в фильмах «Банда батьки Кныша» и др. Кстати, «кнышами» в те годы называли маленьких мальчишек. Шли в кинотеатрах и приключенческие фильмы про героев революции. У нас — «Красные дьяволята», на Украине — «Остап Бандура» о вожде красных конников, вроде Буденного. Уж не его ли имя навеяло Ильфу и Петрову имя их героя?
Людям, особенно молодым, хотелось героических подвигов. Но годы Гражданской войны миновали, и установилась будничная, бедная мирная жизнь.
Бедность, а через нее и зависть для иных людей просто губительны. Они могут толкнуть человека на все, даже на самоубийство. Эпиграфом к стихотворению «Маруся отравилась», которое мы цитировали, Маяковский сделал выписку из сообщения «Комсомольской правды» о том, что девушка-работница отравилась, потому что у нее не было лакированных туфель, таких, какие носила ее подруга. В стихотворении говорится, что Маруся отравилась потому, что Боб «с ней расстался ровно через пятнадцать дней, за то, что лакированных нет туфелек у ней».
Дело было, конечно, не в туфельках, а в любви, но все же как беззащитна и трепетна была девичья душа эпохи нэпа на ветру жизни! Как легко было ее загубить! Как тянулись люди к красивому!
Когда поэт Иван Молчанов бросил:
