мойщиков трупов.
Жили в Москве и воры-поджигатели. Подожгут ночью дверь в каком-нибудь деревянном доме и кричат: «Кидайте вещи, мы посторожим!» Перепуганные жильцы вещи побросают, а воры с ними и смываются.
А в середине двадцатых появился в городе какой-то маньяк-пироман, который поджигал музеи. Поджег музей Л. Н. Толстого на Кропоткинской улице, Исторический музей, музей «Останкино», Музей изящных искусств имени Пушкина. Он приходил в музей как посетитель и незаметно оставлял в каком- нибудь укромном месте склянку, бутылку с зажженной жидкостью. К счастью, огонь во всех случаях удавалось вовремя потушить.
Зинаида Беко, жившая в квартире 10 дома 10 по Благовещенскому переулку, домов не поджигала и ничьей смерти не ждала. Она вычитывала в бюллетене по обмену жилой площади адреса, приходила по ним якобы с целью обмена и что-нибудь крала.
Были воры-«банковцы». Они всегда хорошо одевались и выглядели очень деловыми. Приходя в какое-нибудь кредитное учреждение, они высматривали человека с портфелем, похожего на кассира, и подменивали свой пустой с тряпьем на его с деньгами, а то и просто незаметно резали портфель кассира, похищая из него деньги.
Представляю, какое потрясение переживали служащие, у которых государственные деньги крали тысячами. Но не меньшие потрясения испытывали бедные люди, у которых воры похищали их жалкие копейки. В 1920 году одна женщина, которая жила в доме 19 по Протопоповскому переулку, после того как ее обокрали на Сухаревском рынке, вернулась домой и повесилась, оставив четырех детей. В 1922 году другая, жившая в Сущеве, больная, нетрудоспособная женщина пошла купить хлеб на последние деньги и их у нее украли. Она вернулась домой, задушила двух своих детей и сама удавилась. Вот какой бывает цена «блатной романтики».
На рынках тогда распевали: «Пролетарии всех стран, берегите ваш карман». Воров-карманников было много. Подразделялись они на «ширмачей-шпану», «ширмачей-урок», «гастролеров», «марвихеров». Последние считались воровской аристократией. Хорошо одевались, в обществе появлялись с дамой, нередко очень привлекательной. Мелким воришкам было не до дам. Многие из них не имели постоянного места жительства и ночевали, как тогда говорили, в «гостинице Ветрова», то есть на улице. Воровали они больше на рынках, где кроме них промышляли нищие воры («стрелки»), босяки, базарные воры («хламидники»), мальчишки-«подносчики», которые предлагали гражданам поднести им до дома тяжелые свертки и, сделав пять шагов, бесследно исчезали, «отвертчики», один из которых крал, а другой отвлекал внимание жертв, и другие многочисленные и пакостные ублюдки.
Для того чтобы кошелек или бумажник не выскользнул из потных или жирных пальцев, воры натирали их толченой канифолью («каня»).
Были воры-«ширмачи». В старину карман среди воров назывался «ширманом». Кроме того, такой вор-«ширмач» (карманник) часто пользовался так называемой «ширмой», то есть набрасывал на левую руку пиджак или плащ. Эта ширма прикрывала действия его правой руки. Прижавшись к жертве, он ощупывал ее карманы, а потом одной рукой оттягивал карман, а другой проникал в него. В одежде (пальто, брюки) у вора карманы были прорезаны, что позволяло, в случае опасности, выкинуть похищенное, не вынимая рук из карманов. Передача похищенной вещи от одного вора другому и третьему называлась «перепулька». Надо еще сказать, что все карманы у воров в те годы имели свои названия. Например, наружные карманы пиджака и пальто назывались «верхушки», внутренние нагрудные — «скулы», маленькие нагрудные карманы пиджа ков — «чердачки», карманы жилета — «ужарки», задний брючный — «очко» и, наконец, боковые брючные — «шкары». Когда вор, совершая кражу, расстегивал карман, то говорили, что он его «распрягает». Вот такая терминология. Кошельки, бумажники, документы воры никогда у себя не оставляли, а выбрасывали в урны, под скамейки и прочие места.
Вор-«пушкарь» «работал» на вокзале. Он подсаживался к какой-нибудь женщине и начинал разговор. Оказывалось, что он едет туда же, куда и женщина, чуть ли не на ту же улицу. Несколько раз он куда-то уходил, прося соседку приглядеть за его корзиной или чемоданом. Не выдерживала и женщина. Ей тоже надо отлучиться хоть ненадолго. Когда она возвращалась, ни соседа-попутчика, ни ее вещей не было. Другие воры на вокзалах незаметно меняли свои корзины со всякой дрянью на чужие, с добром. Были и такие, которые свои корзины и чемоданы без дна ставили на корзины и чемоданы своих жертв и, прихватив их за ручки, скрывались.
А сколько было людей просто нечистых на руку, готовых в любой момент что-нибудь украсть. Колодков и Панкратов, например, 1 октября 1928 года пытались похитить громкоговоритель со Стромынского сквера. Зачем он им понадобился? А кому понадобился асфальтовый котел весом в тонну, который находился у ворот завода имени 8 Марта? А два телеграфных столба, тихо стоявших в саду Первой градской больницы, кому они мешали? Их ведь тоже украли.
У пролетарского писателя Ивана Рахилло 21 октября 1926 года в Доме писателей на Тверском бульваре кто-то спер полушубок из романовской овцы, в кармане которого находилась рукопись его произведения. Писателю было обидно, что рукопись украли из-за полушубка, а не полушубок из-за рукописи.
Воров не останавливала ни святость места кражи, ни имя потерпевших. 1 5 июля 1925 года Иванов взломал несгораемый шкаф в храме Христа Спасителя и пытался похитить деньги, но его задержали.
Был еще такой случай. Утром 7 июня 1927 года сторож церкви Иверской Божьей Матери на Большой Ордынке открыл храм и чуть не упал в обморок. Перед ним, медленно покачиваясь, висел на веревке отрок. Видение не рассеялось и после неоднократных крестных знамений, которые сторож сотворил. Когда в храм пришли работники милиции, они вынули из петли труп мальчика и осмотрели его. В карманах штанов нашли фальшивые драгоценные камни, которыми в те годы украшались иконы. Очевидно, мальчик, а это был, как выяснилось, тринадцатилетний Франс Надзвицкий, принял стекляшки за настоящие драгоценности, залез в церковь, чтобы их похитить, но запутался в веревке, пытаясь вылезти на крышу церкви, и задохнулся. Верующие потом всё говорили: «Бог наказал!»
10 июня 1935 года воры обокрали квартиру знаменитого летчика Н. П. Каманина, Героя Советского Союза и будущего наставника космонавтов, который жил на Конюшковской улице. Они взломали замок квартиры. Через неделю воров, Антонова и Юлина, задержали и нашли у них часть похищенного.
Когда жертвами преступлений становились известные люди, милиция работала особенно активно. К поискам виновных подключался местный преступный мир, и расследование, как правило, завершалось успешно.
Были воры-«домушники», они воровали в домах граждан, и воры-«городушники», они крали в государственных учреждениях. Такие «городушники» «чистили» магазины. Особенно много их попадалось в Мосторге (ЦУМе). Воры прятались вечером в каком-нибудь укромном уголке, а после закрытия магазина действовали. Многие первым делом шли в гастрономический и кондитерский отделы и там отъедались, потом шли в отделы готового платья, галантереи и набирали вещи, а затем прятались с ними в каком- нибудь укромном месте и ждали открытия магазина, чтобы незаметно из него выйти. Кому-то это удавалось, кому-то нет. Один такой воришка был задержан в соседней пивной, куда зашел сразу после кражи и, захмелев, расхвастался своим «подвигом».
Как-то в 1929 году в Мосторге решили остаться две девчонки. Они спрятались в трансформаторную будку. Их там и заперли заботливые служащие магазина. Прошла ночь, потом день, потом еще ночь, но дверь всё не открывали. В конце концов девчонки стали барабанить в дверь и умолять выпустить их. Наконец их выпустили. Одна оказалась профессиональной «городушницей», а вторая — «гражданкой города Парижа» Жанной гуро, дочерью недавно умершей француженки, служившей воспитательницей в семье русских аристократов. Жанна окончила семилетку и жила на иждивении родственников в небольшом провинциальном городке. За сидение в будке получила она месяц исправдома.
Другая «городушница», семнадцатилетняя Лена, и ее подружка в том же 1929 году спрятались в гардеробе Мосторга, где и уснули. Были они голодные и уставшие. Проснулись уже ночью. Первым делом направились в кондитерский отдел, отвели там душу. Потом перешли в парфюмерию. Здесь они скинули с себя жалкие обноски, вымыли свои худые и нежные тела духами, надели на себя все новое, потом набрали разных милых вещиц, о которых могли только мечтать, а чтобы скоротать время до открытия магазина, зашли в гастроном и взяли бутылочку сладкого вина. Когда выпили и повеселели, стали играть, петь,
