Начальник
– И что? – нелюбезно поинтересовался руководящий директор полиции, снова подняв глаза на майора, удивительно спокойно дожидающегося окончания паузы, заполненной размышлениями человека, которому он был подчинен.
– Больше всего указаний на то, что это русский РШГ-2. Малогабаритный, легкий, но с самой высокой начальной скоростью гранаты и, соответственно, дальностью прямого выстрела. Да, во много раз менее эффективный, чем «Шмель» в любом снаряжении, кроме дымового. Но на цель объема автомобиля представительского класса с лихвой должно было хватить и этого. Опять же, вне зависимости от того, была амбразура в броневой перегородке между отсеками закрыта или нет.
– Амбразура?
Привыкший внимательно следить за лицом собеседника в ходе произнесения им чего-то важного, Карл Эберт впервые заметил, что тот, оказывается, может сменить выражение уверенности на что-то другое. Очень самолюбив. Какое бы «бронированное» в отношении мимики лицо майор ни имел, тот не имеющий особого значения факт, что его поймал на неточности гражданский, задел его сильно.
– Виноват, не амбразура, конечно. Форточка.
– Но что-то смутило вас и в этом варианте…
Теперь руководящий директор полиции наблюдал за лицом армейского офицера уже с искренним интересом. Ему даже понравилось, что тот так разволновался. Это придавало всей этой невероятной беседе оттенок человечности. Кто мог представить с год назад, с месяц, даже просто вчера, какую тему они будут обсуждать? Из гранатомета какого именно типа сожгут вице-канцлера Германии?
– Разумеется, герр Эберт.
Майор посмотрел ему прямо в глаза. Расхождения по этому вопросу имелись в его собственной группе, расхождения имелись в выводах его самого. Сама логика рассуждений была непогрешимой, но возможных вариантов в графе «вывод» оказалось сразу два – а значит, оба были неверными. Впрочем, самого этого он не боялся. Бояться должны другие. Те, которые не знают о тысячах документов совершенно определенного рода, отрабатываемых ежемесячно в военной разведке бундесвера в течение последних нескольких лет. А может быть, и нет. Вполне может быть, что бояться должны вообще все: от слишком недоверчивого полицейского в высоком чине, сидящего перед ним без малейшего следа воспоминаний об элементарной вежливости, до полицейского-курсанта, дежурящего у факсимильного аппарата.
– Ряд деталей заставил меня предположить, что это все же может быть не РШГ-2, а РМГ. Последний – это самый современный из всех типов, из тех, о которых мы знаем. В отличие от других, он предназначен именно для действий в урбанизированной местности. Этот гранатомет представляет собой развитие РШГ-1, который, в свою очередь, является производным классического противотанкового РПГ-27. Применялся русскими начиная со второй фазы их войны на Кавказе, но относительно ограниченно. Самое сложное здесь…
Майор запнулся, поморщившись. Условно говоря, его должностные обязанности как раз и заключались в том, чтобы являться ходячим справочником бундесвера по вооружению современных сухопутных войск Российской Федерации и Республики Беларусь. До недавнего времени он полагал, что знает о находящихся на вооружении этих армий образцах все. Сегодняшний день поколебал его уверенность. Признаваться в этом было тяжело, но, к сожалению, выбора не имелось.
– Самое сложное – это то, что в отношении обоих типов имеются указания «за». То есть это однозначно или РШГ-2, или РМГ. Распределяются эти «за» примерно в соотношении 3:1, но я не могу идентифицировать тип оружия как один из этих двух. Значит – это третий тип, неизвестный мне. Тактико- технические характеристики этого типа соответствуют гибриду РШГ-2 и РМГ в пропорции, какую я указал. И при том, что со стопроцентной вероятностью это оружие русское, это, возможно, совершенно новый тип. О существовании или испытаниях которого ничего не было известно ранее.
Майор замолчал. Невозможность дать ответ на четко поставленный перед его группой вопрос – это было вовсе не самым страшным. В конце концов, на одной только дедукции, без единого результата экспертиз с применением всех тех заумных приборов, которые так любят показывать в сериале «Экспертиза места преступления», они «вытащили» из описаний и зарисовок картины очень многое. Идентифицировали класс оружия, идентифицировали его производителя. Невозможность дать что-то более этого никак, ни в малейшей степени не очерняла ни его, ни его людей. Гораздо хуже было то, что за всю многолетнюю карьеру профессионального военного майор впервые столкнулся с ситуацией, в которой его знания, его способность к анализу действительно играли роль в событиях. Фактически это было самым слабым местом в непробиваемой уверенности майора в своем профессионализме. Все годы до этого были наполнены просто симуляциями. Он читал, запрашивал документы, анализировал и на основе своего анализа делал выводы. Документы уходили «наверх», и через некоторое время стоящие выше его на служебной лестнице офицеры сообщали, что удовлетворены его работой. Но в том, что это имеет хоть какое-то значение для будущей войны, для перераспределения потоков бюджета в интересах ускорения принятия на вооружение новых образцов техники, способных парировать русские образцы, увеличения относительной доли закупок и тому подобного… На это можно было только надеяться, и в течение последних лет сначала капитан, а затем уже майор сильнейшей в современной Европе армии понемногу начал осознавать, что все это удивительным образом напоминает учебу. Ты много работаешь – но все это или бесполезно, или является вложением в будущее. Удовлетворение от самого процесса способны получать далеко не все. В последнее время ему стало чуть легче – события развивались все стремительнее и стремительнее, и цель всей его жизни, всей карьеры становилась все определеннее – это оказалось просто здорово. Впрочем, вероятнее было то, что новая должность и очередное звание просто открыли ему доступ к ранее недоступному фарватеру в потоке информации. Но в любом случае сегодня, первый раз за всю жизнь, все было по-настоящему. И при том что для хода истории эта мелочь – определение конкретного типа оружия убийства в первый же день, по первому же слою данных – не имеет и не может иметь значения… Это было важным. Даже не для расследования – для него самого.
– Данные экспертизы? Копоть, анализ формы и розы рассеивания фрагментов автомобиля? Возможный нагар на стенке набережной Шпрее за спиной стрелявшего?
– Не думаю, – лаконично отозвался майор. За его спиной уже переминался очередной советник- криминалист, готовый докладывать и отчитываться. Его нетерпение чувствовалось шеей, но прерываться майор не хотел – слишком важен для него был происходящий разговор. Если бы новости были сколько- нибудь ценными, вежливо ждать своей очереди в любом случае никто бы не стал.
– В конце концов, никто не ведет экспертизы на поле боя. Условно говоря, когда батальон переходит в контрнаступление и отбивает потерянный узел обороны, в отчете о ходе учений просто указывается, что условный противник обозначил успешное применение штурмовых гранатометов с боеприпасами в дымовом и термобарическом снаряжении. Что и позволило ему нейтрализовать бункер, являвшийся становым хребтом узла.
Тут он сумел даже улыбнуться.
– Позвольте мне уточнить, – руководящий директор полиции Эберт тоже не обращал никакого внимания на полицейского, стоящего за спиной армейского эксперта. Теперь, когда он произнес вводную фразу, его голос приобрел, как оказалось, неожиданный оттенок. В голосе вдруг отчетливо проявился интерес, которого не было заметно раньше. – То есть вы и ваша группа заключили, что не можете точно сказать, из какого гранатомета стреляли. Но при этом абсолютно точно уверены, что он русский. Так?
– Совершенно верно.
– Почему? Может быть так, что новый вид оружия был произведен какой-то другой стороной? В том числе и «на основе», в развитие русских разработок, не доведенных до действующих образцов, известных разведкам государств – членов НАТО? Хотя бы теоретически? Скажем, Ираном? Китаем? Индией?
– Нет.
Офицер за спиной понял, что разговор не закончится в ближайшие минуты, и почти бесшумно ушел. Майор мысленно сказал ему «спасибо», руководитель же «экстренного штаба» не обратил на это вообще никакого внимания.
