аномалии, такие, как пьянство, преступность, проституция, не исчезли сами по себе, как это предполагалось, и в борьбе с асоциальными проявлениями власть прибегла к политической риторике, пытаясь давать им классовые оценки. В тридцатые годы подобный подход распространился даже на отношение к проблемам взаимоотношения полов. Сделанный Н. Лебиной вывод о своеобразии представлений советского общества о норме и аномалии помогает нам понять видимые противоречия между самосознанием и образом жизни писателей, их отношением к труду как к служению высшим идеалам и отнюдь не безупречным поведением в быту.
Характерные особенности повседневной жизни в периоды нэпа и хрущевской оттепели исследуются в книге, написанной Н. Лебиной в соавторстве с А. Чистиковым[6] .
Проблемам повседневности позднего сталинизма посвящена монография Е. Зубковой. Рассматривая социально-психологические аспекты послевоенной жизни, автор приходит к выводу, что «война сформировала другого человека и другое общество, с иными демографическими и структурными характеристиками, с высокой степенью мобильности»[7]. Воспоминания литераторов подтверждают, что изменения общественных настроений, в том числе и в писательской среде, действительно произошли.
Предлагаемая читателю книга построена на широкой и многообразной источниковой базе. Правда, информация, содержащаяся в архивных фондах организаций, деятельность которых рассматривается в работе, часто отличается фрагментарностью. Поэтому автор постоянно прибегает к попыткам выявить взаимосвязь между документами различных учреждений и источниками личного происхождения. Активное использование в исследовании элементов институционального подхода, в первую очередь изучение материалов деятельности Союза советских писателей и его руководящих органов, позволяет более полно реконструировать повседневную жизнь литераторов. Именно в этих целях был обработан уникальный массив документов Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ): протоколы и материалы заседаний, постановления Президиума и секретариата Союза писателей, переписка его руководящих органов и отдельных писателей с руководящими лицами партии и государства, данные о материально-бытовых и жилищных условиях литераторов, о состоянии их здоровья.
Автором использовались хранящиеся в РГАЛИ документы Литературного фонда СССР, а также личные фонды некоторых писателей. Личные фонды неоднородны: некоторые из них содержат только рабочие материалы писателей и варианты их произведений, в других есть дневниковые записи и коллекции писем. Особый интерес представляли документы, непосредственно связанные с повседневной жизнью и бытом: переписки по квартирным и дачным вопросам, различные справки и выписки.
Среди использованных опубликованных источников следует упомянуть партийно-государственные нормативные акты, о существовании которых до недавнего времени знал только ограниченный круг лиц[8], статистические сборники[9], содержащие данные по экономической и социальной истории СССР, часть из которых уже обработана исследователями[10].
Многие источники личного характера отличаются субъективизмом авторов и отражают их стремление представить себя в лучшем свете. Наиболее свойственно это профессиональным литераторам, прекрасно владеющим пером и мастерством выстраивания сюжетов. Надо сказать, что повседневная жизнь в мемуарах крупных представителей советской литературы отражена довольно скупо — куда более информативны воспоминания менее известных и популярных литераторов, а также родственников писателей, прежде всего их жен.
При написании книги автор изучил материалы периодической печати, прежде всего публикации «Литературной газеты» — официального органа Правления Союза советских писателей. Особенно широко страницы этого издания отражали разные стороны повседневной жизни писателей в тридцатые годы. Со второй половины сороковых годов, по мере того как газета становилась массовым изданием, подобных сюжетов в ней поубавилось.
Важное место отведено анализу писем в Союз советских писателей, записей в дневниках дежурств в Правлении писательской организации. Это позволяет не только выявить круг жизненных потребностей и запросов писателей, но и предоставляет нашим читателям возможность самим сделать выводы о характере социальных и материальных амбиций тружеников пера, о том, насколько адекватны их претензии конкретным историческим условиям.
СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ ВСЕ
Более полутора тысяч писем, проанализированных во время подготовки материалов книги, составляют примерно 85–90 процентов от всей корреспонденции, хранящейся в фонде Союза советских писателей в РГАЛИ[12].
На протяжении всего рассматриваемого периода в письмах чаще всего содержались просьбы творческого характера, главным образом связанные с изданием произведений. Реже встречаются ходатайства о предоставлении литературных консультаций, рецензий, помощи в написании произведений. Обычно с этим обращались начинающие авторы, почерпнувшие в средствах массовой информации путеводную истину: советский человек может все — научиться можно всему. Вот и множилось число добровольных «учеников» литературного цеха, при этом нередко за перо брались передовики производства, стахановцы, военные. Желая непременно поделиться жизненным и профессиональным опытом, они обращались к писателям с просьбой помочь изложить свои мысли в письменном виде или же предоставляли уже готовые собственные сочинения, которые чаще всего художественными достоинствами не отличались. Многие из этих людей в качестве своих литконсультантов видели исключительно маститых писателей. Например, некий М. Шпанов выбирал для этой роли М. Шолохова, А. Фадеева, П. Павленко.
Важное место в почте Союза писателей занимали жалобы на необъективную критику в периодической печати и субъективную оценку произведений в издательствах и редакциях. Авторы подобных писем ожидали признания и опубликования своих трудов, наказания критиков и, по возможности, опровержения негативных отзывов в печати.
Большую группу писем объединяют просьбы оказать материальную помощь. Конечно, нередки случаи, когда за этими просьбами стояли подлинные страдания и безысходность. Например, уже находясь в ссылке, в самом конце 1936 года О. Мандельштам писал Н. Тихонову: «…Я тяжело болен, заброшен всеми и нищ… Добейтесь… скромной организованной советской поддержки. Имейте в виду, что служить я не могу, потому что стал не в шутку инвалидом. Не могу также переводить, потому что очень ослабел и даже забота над своим стихом, которую я не могу отложить, стоит мне многих припадков»[13]. Но были и письма, авторы которых свои претензии на материальную помощь обосновывали несколько странно. Уже упомянутый М. Шпанов передал М. Шолохову рукопись первого тома своего романа, сопроводив ее просьбой выделить 10 тысяч рублей аванса на окончание работы[14].
Целый ряд писем свидетельствует о том, что многие, даже состоявшиеся, писатели не могли обеспечить себя литературным трудом и просили предоставить работу литературного характера —
