К концу 1946 года переутомление писателя прогрессировало, особенно после поездки в Югославию, — беспокоили плохой сон, головные боли[770] . Рекомендации врача на этот раз были дополнены советами отсыпаться, совершать прогулки, делать легкую гимнастику, похудеть, ввести жесткий режим дня, избегать раздражения, принимать ванны, совершать обтирания.
Подробный отчет о течении болезни Вс. Вишневского составила его жена. Она написала его в виде жалобы на деятельность врачей спустя несколько лет после смерти мужа[771]. Заболел гипертонией писатель в период войны, а во время блокады в конце 1941 года он «чуть не умер» от голода. С. Вишневецкая неоднократно обращалась к Н. Смирнову в военный совет КБФ и другим должностным лицам с просьбой увеличить паек (200–300 граммов хлеба). Тогда упорная жена добилась права служить в КБФ и прилетела в осажденный город, привезя с собой продукты. Кроме того, уже из Ленинграда она сообщила о состоянии мужа редактору «Правды» П. Поспелову, который стал присылать продукты в матрицах газеты.
После окончания войны писатель попал «в лапы» врачей кремлевской больницы. По их настоянию он часто лежал в больнице, где ему давали много снотворного. «Из больницы он приезжал всегда очень ослабевший, без всяких результатов, а после этого обычно ехал в Барвиху, где несколько отходил на воздухе, ибо он не разрешал никаких уколов».
Мы не оцениваем качество лечения врачей, но можно сказать, что они не нашли взаимопонимания с пациентом и не понимали его психологического склада. Мнительный больной не доверял докторам, их разговоры о его состоянии он воспринимал как приговор о неизлечимой болезни. В довершение всего доктор подарил ему свою книгу о гипертонии, которая «произвела удручающее впечатление» на писателя.
Однажды, после того как С. Вишневецкая сама оказалась на больничной койке, ее мужа поместили в Барвиху. Вскоре его оттуда выписали в предынсультном состоянии, о чем ни ему, ни его жене сказано не было (об этом узнали позднее из истории болезни).
Затем Вс. Вишневский решил отправиться в поездку на Балтику, для того чтобы лично показать режиссеру Чиаурели места боев в 1919 году. Жена настояла на консилиуме, но врачи заверили ее, что с писателем все в порядке и он может отправиться в поездку. А в начале июня последствия путешествия не заставили себя ждать — у Вишневского случился инсульт, он лишился речи. Благодаря тому, что отдыхавший вместе с ним в здравнице «Репино» профессор Давиденков вовремя оказал писателю помощь и был налажен регулярный приезд в санаторий лучших медиков, уже к концу июня писатель смог вести дневник, самостоятельно нарисовать карту Кореи, гулять. Стала возвращаться речь и впервые за пять лет нормализовалось давление.
Потом Вишневский вновь оказался в Барвихе, где профессор Членов разрешил ему посещать кино и немного работать. В санатории отсутствовал невропатолог, писателю постоянно делали кислородные палатки, которые, по мнению его жены, на него очень плохо действовали.
Вишневецкая прямо обвиняла доктора Петрову, которая осуществляла повседневное лечение в Барвихе, в том, что она позволяла мужу гулять и посещать кино. Петрова, по словам Вишневецкой, «является настоящим вредителем». По поводу главного врача санатория Рыжикова она заявила: «Считаю и его опасным человеком».
9 декабря у Вишневского вновь случился инсульт, в результате которого он опять лишился речи, у него ухудшился почерк.
Приближалось пятидесятилетие писателя. Жена с ужасом ждала этого дня, так как боялась его излишнего волнения. Она умоляла докторов не устраивать чествования, отложить празднование на какой- либо срок, на что ей ответили: «Лишать больного радости — ни в коем случае». Вишневецкая разрешила приехать с поздравлениями только А. Фадееву и П. Поспелову, но с самого утра 21 декабря к больному потянулись делегации. Писатель был очень взволнован.
Но уже в ночь на 22 декабря у него началось обильное кровотечение из носа. Затем администрация Барвихи стала настаивать на перевозке больного писателя в кремлевскую больницу. Вишневецкая была категорически против, так как боялась последствий утомительной дороги. Но вопреки ее воле его все-таки туда отправили. Везли писателя на очень большой скорости: «Даю слово, что мы гнали нашу машину „Победу“ [жена писателя ехала вместе с их шофером Сашей] со скоростью 100 километров в час и не могли догнать мчавшийся „ЗИС“ со Всеволодом».
Лечение в кремлевской больнице не удовлетворяло жену писателя. Ему давали три раза в день по чайной ложке витаминов и снотворное. Писатель находился в палате на одного человека, но там было слишком жарко (из-за большого количества батарей). Постоянно меняли сестер и сиделок, что его очень нервировало.
Вмешательство Вишневецкой в больничные дела раздражало и врачей, и администрацию. Из-за того, что она велела слесарю перекрыть батареи в палате мужа, ей запретили находиться в больнице постоянно. Она настаивала на проведении консилиумов, а когда просьбы не действовали, обращалась к М. Суслову и А. Фадееву. Благодаря их вмешательству ей разрешили чаще бывать в больнице и созвали консилиум.
Вишневскому вовремя не диагностировали пневмонию, которая усугубила болезнь писателя, и он умер.
Воспоминания Вишневецкой дают нам несколько образчиков «кремлевской» медицины. Когда сама художница ночью была доставлена в эту больницу с воспалением брюшины и температурой 40 градусов, ей тут же принесли «ужин»: кулебяку и винегрет.
Главврач больницы запрещала больным лежать в пижаме или кальсонах. У Вишневского был жар, и он раскрывался. Когда жена зашла в палату, она увидела такую картину: «Две сестры навалились на него в буквальном смысле слова и держали одеяло у горла, а он из последних сил, надрываясь, ручонками их отталкивал».
Вишневецкая побежала за дежурным врачом, которая приказала прекратить эту борьбу и проветривать палату.
Свидетельствует о хамстве и бестактности обслуживающего персонала больницы и другой случай: «Всеволоду ставили при мне клизму… он не удержался и немножко запачкал простыню. Вдруг сестра… говорит ему: „Что же вы себя в говне вываляли и меня говном измазали?“ Всеволод так на нее посмотрел и так показал ей на дверь рукой, что она побелела, я схватила ее за руку и вывела из комнаты». Вишневецкая пошла к главврачу, рассказала об этом эпизоде и думала, что сестру выгонят с работы. Но ее не только не выгнали, а отправили обратно в палату, а жене писателя сказали, что «нужно приучать к ней больного».
В заключение этой истории необходимо сказать об особенностях характера С. Вишневецкой. Она, как большинство творческих людей, отличалась повышенной эмоциональностью, была натурой страстной и увлекающейся. Безусловно, многое в своих воспоминаниях она преувеличила и по-своему интерпретировала, но все же некоторые детали в этой истории весьма показательны.
Бесспорно и влияние «дела врачей»[772] на автора этих воспоминаний. Поразительно, что это дело оказало воздействие не только на невежественные и забитые слои населения, но и на образованных людей. Известно, что после этого дела были зафиксированы многочисленные случаи отказа от медицинской помощи и приема лекарственных средств.
Сначала Вишневецкая говорила, что «мысль о вредительстве» не приходила ей в голову. А затем, уже задним числом, у нее возникли подозрения. По поводу того, что ей запрещали находиться в больнице, она писала следующее: «Тогда я считала это личным выпадом Поповой против меня. Позже я узнала, что то же самое происходило с большинством жен и теперь думаю, что Попова просто не хотела иметь свидетелей (родных) своих преступлений». Вишневецкая сделала такой вывод: «Если они хотели уничтожить наших лучших генералов, то весьма вероятно, что они хотели уничтожить человека, тридцать лет возглавлявшего оборонную литературу, воспитывавшего десятки оборонных писателей».
С сильно пошатнувшимся здоровьем вернулась из эвакуации в Ленинград О. Форш. У нее наблюдались неправильный обмен веществ, бронхиальная астма, воспаление нервных корешков, ревматические и подагрические боли и судороги в ногах, такие, что временами она не могла ходить сама, тромбофлебит и катаракта обоих глаз[773].
