В эту ночь Маргарита еще раз попыталась склонить меня остаться, но я был крепко связан товарищескими узами и принятым еще в Германии решением добраться до России.
Добрая женщина сняла с себя медальон и повесила мне на шею.
— Впереди большая и сложная жизнь, пусть этот медальон хранит тебя и напоминает о коротком счастье Buhler'a.
Хочу признаться, что в этой ситуации мне было не легко ожидать утро, чтобы проститься с человеком, подарившим мне так много счастливых минут.
Но этим мгновениям тоже наступил конец, за мной явился солдат, и мы простились. Маргарита утирала слезы.
Когда мы вышли на улицу, я невольно повернул голову в сторону четвертого этажа. На подоконнике, у раскрытого окна, в белой длинной сорочке стояла она и махала рукой. Я оборачивался еще несколько раз и видел в окне ее одинокую фигуру, пока, наконец, дорога не скрыла за своими постройками милый сердцу образ.
Конец марта застал нас в Женеве, повсюду ощущалось дыхание рано наступившей весны. Нас привезли в хорошо обустроенное здание, где на нескольких этажах размещались интернированные из Европы. Вся прилегающая территория была обнесена ажурной металлической оградой.
На первом этаже находилась комендатура и охрана.
Здание, в котором жили интернированные, видимо, с самого начала предназначалось для общественных нужд и было многолюдным. Многонациональный состав проявлял завидное дружелюбие. За короткое время многие перезнакомились, не зная языка, и при встрече доброжелательно улыбались, приветствуя друг друга: «чао», «бонджорна», «гутен таг».
Дом располагался за городской чертой, радовали глаза свежие яркие краски травы, деревьев, неба, воды, вся округа превратилась в цветущий, благоухающий сад.
Прогулки разрешались в субботние и воскресные дни, в комендатуре выдавали пропуска. Передвижение было неограниченным, и Женеву можно было не только осмотреть, а изучить вдоль и поперек. Думаю, что мы могли бы собрать и необходимые сведения для перехода французской границы.
Наши планы торопило и корректировало само время. Советская армия развила успех по всей линии фронта от Балтики до Карпат. 2-й и 3-й Белорусские фронты заканчивали разгром немецких войск в Восточной Пруссии. 9 апреля после нескольких дней штурма был взят сильно укрепленный Кенигсберг. 13 апреля войска 2-го и 3-го Украинского фронтов освободили Вену. В апреле развалился оккупационный режим в Венгрии. После освобождения Вены войска 30-го Украинского фронта продолжали наступление на Запад и вскоре соединились с союзными войсками.
Что же происходило в Западной Европе, куда мы намеревались перебраться?
В феврале 1945 года англо-американские войска перешли к наступательным действиям и в конце марта вышли к Рейну, а в апреле закончился разгром крупной немецко-фашистской группировки в Рурском промышленном районе. В середине апреля, почти уже не встречая сопротивления, англо-американцы вышли к Эльбе. В то же время союзники развернули завершающие бои в Северной Италии. Кольцо наступления планомерно сжималось: шла подготовка к последнему завершающему удару по врагу, его столице — Берлину.
По складывавшимся в ту пору обстоятельствам было нетрудно догадаться, что война не сегодня- завтра закончится. Нужно было решить вопрос о целесообразности побега во Францию и дальнейшего поиска путей к союзникам.
Мы оказались в Женеве в апреле, а не феврале, как того хотели. Понимая, как и к чему складывается теперешняя ситуация, мы решили, что время упущено, и смысл искать дорогу к союзникам потерян: не сегодня-завтра война закончится.
Итог получался плачевный: рискованная затея, которую вынашивали долгие месяцы, рухнула.
Оставаться в Швейцарии мы не намеревались, а возвращаться в Советский Союз, не «отмыв» плен, и пребывание в Вустрау службой у союзников было бессмысленным. В такой ситуации терялся весь смысл побега!
Снова возник вопрос: «Что же делать дальше?»
На него ответил Крупович. Он решил искать связь с местными коммунистами, чтобы с их помощью найти дорогу к возвращению на Родину. В Швейцарии не было советского представительства, нам не к кому было обратиться и посоветоваться.
Наступали пасхальные дни, когда по традиции местные жители приглашают беженцев в гости, на праздники, в в семью. Крупович решил использовать такую возможность для поездки в Цюрих, где он предполагал встретиться с кем-то из своих знакомых (откуда-то появившихся у него после двух месяцев жизни в Швейцарии!). У него действительно были адреса, и его поездка состоялась. Через неделю он возвратился и рассказал о состоявшейся встрече.
Швейцарские товарищи передали ему фотографии, изобличающие немцев в геноциде, и отпечатанные на машинке тексты к ним. На фотографиях были обезображенные трупы людей, вызывающие тяжелые ассоциации. Он, видимо, забрал их для передачи по назначению в качестве документов, изобличающих злодеяния фашистов.
Из разговоров я понял, что Крупович вынашивает новый план действий. Нужно найти необходимый источник информации. Когда я попытался ответить себе, для чего она, я, далекий от подобных дел, так и не сумел разобраться.
Упоминал он фамилию Черняка, бывшего советского гражданина, не успевшего выехать из Швейцарии в Союз, когда началась война. Человек этот знает страну и мог бы быть полезен в будущем. Черняк подал Круповичу мысль написать письмо к поверенному послу Советского Союза во Франции Богомолову о положении советских беженцев в Швейцарии. Нужно было получить добро и согласие на организацию русских лагерей — местные власти их не создавали. А по неофициальным данным число русских беженцев росло с каждым днем — немцы более не препятствовали массовому переходу советских военнопленных и граждан через немецко-швейцарскую границу.
Крупович показал нам письмо и отправил его в Париж. Ответ был получен на удивление быстро и с пожеланием удачи. Богомолов был официальным лицом, и его напутствие рассматривалось как официальная поддержка в создании русских лагерей. У Круповича появился шанс возглавить работу по организации лагерей советских граждан для отправки в Советский Союз. Важность такого шага была в том, что вопрос об этом был уже вынесен на повестку дня, война была близка к концу, а официальных представителей и исполнителей этих задач в Швейцарии не было.
Вот так вместо одного неиспользованного шанса — побега во Францию — у нас появился новый, еще более важный и ответственный. Назревали перемены, но мы не представляли, как они будут выглядеть.
Как-то попросили нас в комендатуру и выдали посылку, отправленную из Buhler'a медсестрами из Krankenzimmer. Я не мог представить себе, что несколько недель знакомства оставят о нас добрую память, а сестры Ani и Rosmari напомнят о себе в пасхальные дни. Потому и говорят: «Дорог не подарок, дорого внимание». Schwester Ani в первую мировую побывала на фронте, объездила мир. Они решили порадовать нас. Там были пасхальные куличи и крашеные яйца, конфеты и шоколад и самое, казалось невероятное в условиях Швейцарии, — пачки папирос с русским названием «Тройка». Ну, каково? Мы просто обалдели.
Милые сестры навсегда оставили память о себе особым отношением к людям, попавшим в беду, где тепло человеческое особенно дорого. И даже тогда, когда мы покинули Женеву и переехали в Neuville,[22] связь с Buhler'ом не оборвалась, мы регулярно обменивались письмами. Добрые дела, как подтвердила жизнь, всегда остаются в сердце. Оно благодарно за участие и доброту.
Городок Neuville, куда мы приехали на постоянное место жительства из Женевы, запомнился своим особым укладом жизни. Разместили нас в единственной гостинице курортного городка (естественно, в самом центре). Над входом — вывеска с экзотическим названием «Fouco». [23]
Оказались мы в этой гостинице по случаю проживания там бывших советских военнослужащих,
