обстановки, мой возраст — мне было лишь восемнадцать лет в год призыва.
Но вот прошли первые четырнадцать дней ожидания, затем еще неделя, потом другая, а вызова все нет. Потом счет пошел на месяцы, я продолжал недоумевать, искать причины столь долгого ожидания решения трибунала. Писал заявления, надеясь узнать дату предстоящего суда и сроки продолжительности содержания в тюрьме.
Зима была на исходе. Только по утрам держался легкий морозец, да тонкий ледок после ночи на оставшихся от весеннего солнца лужах. Теперь уже не такой страшной казалась и дорога в лагерь — приближающееся тепло — наиболее подходящая пора для этапа.
Полной неожиданностью в эти дни была передача теплых вещей и продуктов. «Веселый» передал мне бумагу, чтобы я расписался — я узнал крупный, размашистый почерк мамы. Она как будто почувствовала мои тревоги и передала довольно «свежую», военного образца телогрейку, купленную, вероятно, на московской барахолке, и ношенные, подшитые войлоком валенки. Кроме вещей, в передаче было два кирпичика ржаного хлеба, вареная картошка, яйца, кусочек масла, пиленый сахар и кисет с махоркой.
Значит, мама в Москве.
Подумать только, как складывается обстановка — четыре года я не видел родных, вернулся живым после войны на Родину. Мама узнала, что я в Москве и приехала в надежде на свидание. А увидеться и поговорить с ней я не могу. Каково?
Я понимал, что совершить такую поездку в послевоенное время было очень тяжело. Я не знал, что в семье после моего отъезда в армию немолодые родители решились на третьего ребенка — ведь война, и всякое может случиться. 15 ноября 1942 года в семье родилась девочка, ее назвали Ларочкой.
Когда мама решилась на поездку, трехлетнюю Ларочку нужно было забрать с собой. Все эти подробности мне стали известны через десять лет, когда я вернулся из заключения. Мама всего лишь раз до войны выезжала с нами в Москву по приглашению сестры. Решиться на поездку теперь, в послевоенное время, было сложно и рискованно. Отец работал да и по характеру своему был менее пригоден для поездки.
Маме решила помочь близкая к семье соседка — Изабелла Марковна Равин-Каплан, женщина энергичная, деловая, опытная, они вместе выехали в Москву.
Остановилась мама у сестры, которая только-только пережила стресс, связанный с моим возвращением из Швейцарии и последующим после этого арестом. Я после месячного пребывания в Москве исчез и через какое-то время оказался в Бутырской тюрьме. «Шибко» партийная Людмила Семеновна была «на смерть» перепугана случившимся и, опасаясь за свою служебную карьеру, решила «откреститься» от племянника.
Когда мама попала в ее дом, ей ультимативно предложили забыть мое имя и прекратить разговоры обо мне. На этой почве отношения между сестрами были испорчены и восстановлены были лишь после приезда в Баку тетки и бабушки в 1957 году.
Мама, передав единственную передачу, не стала задерживаться в Москве и, «не солоно хлебавши», возвратилась домой.
В свидании со мной ей было отказано, мы увиделись только в ноябре 1955 года, то есть почти через четырнадцать лет после моего отъезда на фронт.
Каждый день в Бутырку поступали «новобранцы». По-разному происходила их адаптация. Одни замыкались; необходимо было время, чтобы освоиться с обстановкой, привыкнуть к людям. У других этот период проходил менее болезненно, и как-то быстро наступало желание рассказать о себе. Но были и такие, которые так и не «оттаяв» продолжали молчать.
Летом 1946 года я встретил в Бутырках молодого человека моих лет. То был Вася Смирнов, моего года, уроженец Москвы. Бывший радист советской разведки в Италии в годы войны. Там же и был арестован и доставлен в Москву для следствия. Возраст и общность интересов сблизили нас, мы подружились.
Он рассказал необычную историю, случившуюся с ним в 1944 году. Летом 1944 года разведгруппа из Москвы вылетела самолетом на Адриатику, на базу воздушных сил, в итальянский город Бари.
Рассказывая об операции, он не вдавался в подробности задания группы, но сказал, правда, что она проходила длительную подготовку и все ее участники тщательно отбирались на многочисленных проверках и собеседованиях. Была взята подписка о неразглашении секретных сведений и о соблюдении всех требований конспирации.
Представляете его патриотический настрой? Он прекрасно понимал, что ожидает его в двадцать с небольшим лет, в годы, когда судьба свела его с внешней разведкой, а сама жизнь только начиналась.
Воздушная база находилась в стороне от театра военных действий. А происходили они тогда в центральной части Италии, на подступах к Риму. Союзники в это время пытались продвинуться в северные районы, чтобы потом соединиться с наступающими на юге-востоке Европы частями Советской армии. К концу года к активным действиям перешли итальянские партизаны и силы сопротивления. Положение немецких войск в Северной Италии с каждым днем ухудшалось.
Военная миссия, в которой служил Вася, к этому времени перебазировалась в оставленный немцами Рим. В этом городе и произошла та история.
Вася был неприметен с виду — среднего роста, худощав, с очень простым и некрасивым лицом. Остриженная в тюрьме голова еще больше подчеркивала его калмыцкую внешность. Круглолицый и скуластый, с широким курносым носом и бесформенными губами он никак не походил на уроженца Москвы. Нрава был веселого и общительного, а задорные глаза постоянно выражали этот настрой. Светлые волосы и такие же брови, сливавшиеся с лицом, делали его облик маловыразительным. Думаю, он понимал, что некрасив, и не раз в шутку сам себя называл «Квазимодо».
Я интуитивно угадывал в нем хорошего человека. Мне нравилось, что в трудных условиях он не стал прагматиком. Он выбирал друзей по духовной близости и интересам. Судьба уготовила нам новогодний подарок: нас вместе отправили на этап.
Не помню, чтобы он унывал в тюрьме. Вполне возможно, что эти качества понравились и его итальянской подруге, укрепили их отношения и союз. Первое время он скрывал свою связь, понимая, что преступил Закон. Но сохранить тайну на виду у всех невозможно.
Когда-то этот день должен был наступить. К тому, что он близок с иностранкой, добавился еще один усугубляющий момент — она было дочерью римского префекта полиции. При несерьезном увлечении он мог бы расторгнуть связь и прекратить встречи. Забыть одну подружку и найти другую.
Но их отношения складывались иначе, он полюбил Сильвию. Она ответила взаимностью. Он стал часто бывать в ее доме, познакомился с окружением. Родители не возражали против их союза, и встречи продолжались. Дальнейшее сближение прошло по обычному сценарию — настал день, когда она сказала, что у них будет ребенок. Положение требовало решительных мер, нужно было что-то предпринять, чтобы узаконить брак.
Но что? Ведь он нарушил присягу и другие обязательства! Что делать, и есть ли выход?
Любовь к девушке, долг и честь, простая порядочность, подсказывали единственное решение — ничего не утаивать от командования. Признаться во всем и совместными решениями разрешить трудности (наивный молодой человек!). Внутренний голос подталкивал его к разговору с начальником миссии.
Трудно было решиться на такой шаг, но он понял, что другого нет, что он обязан сделать его.
Дальнейший ход событий могли предугадать те, кто хорошо знал механизм действия системы. Начальник миссии отреагировал так, как и следовало, — по всем строгостям армейских законов. Выслушав рассказ молодого лейтенанта, он не стал вникать в подробности и сложность ситуации, не стал разделять его тревог, озабоченности, моральной ответственности за дальнейшие последствия. Он понял, что нужно срочно действовать, спасая собственные престиж и карьеру. Трезвый расчет требовал отбросить сантименты и применить к нарушителю всю строгость закона.
Он приказал арестовать лейтенанта, но когда у него отбирали оружие, Вася попытался застрелиться. Судьба же распорядилась иначе, пуля осталась в пистолете. Он был изолирован, но уже ночью совершил побег.
