материалы под названием: «Реабилитирован разведчик, которого звали „Кент“» и две его фотографии. На верхнем снимке — располневший мужчина пожилого возраста с умными проникновенными глазами; голова его опирается на руку, закрывающую нижнюю часть лица (на нем я не остановил внимания). На другой — изъятой, видимо, из следственного дела — я сразу же узнал Анатолия Марковича. То были профиль и анфас с надписью: «6943, Гуревич Анатолий Маркович, 1913». Вот таким он остался в моей памяти — это было одно лицо.
Из статьи мне стало, наконец, известно, кому же принадлежала эта «невзрачная внешность»:
«В ряд легендарных советских разведчиков, таких, как Рихард Зорге, Николай Кузнецов, Рудольф Абель, вернулось еще одно имя — Анатолий Маркович Гуревич, больше известный в различных книгах и статьях под разведывательным псевдонимом Венсен Сьера, или „Кент“».
И дальше сообщалось, что он был одним из руководителей глубоко законспирированной советской агентурной сети, действовавшей в предвоенные и военные годы на территории Западной Европы, той самой, что гитлеровцы называли «Красная капелла». Гуревич провел в застенках гестапо три года, затем десять лет в сталинско-бериевских лагерях и через три года после освобождения вновь заключен под стражу, но уже в хрущевское время. Более 45 лет он носил несправедливое и позорное клеймо изменника Родины.
Вспоминаю, что иногда присутствовал при его беседах с бывшим полковником внешней разведки Николаем Андреевичем Ракоедом, он возглавлял в ППЧ расчетную группу бухгалтерии. Красивое, с тонкими чертами интеллигентное лицо его еще хранило печать прошлого положения, и можно было представить, как он выглядел в полковничьих погонах, которые сменил на лагерные номера государственного преступника, определенного в Речлаг.
Объектом его служебных действий были страны Ближнего Востока. Летом 1944 года ему следовало вернуться в Москву. Но уже в пути, после приезда в Баку, он был арестован. Владел французским, на котором говорил с Гуревичем. Работа на Востоке, по всей вероятности, требовала еще и знания арабского. Мягкий и общительный человек, интересный рассказчик и собеседник, он вызывал к себе интерес и признание. Трудно было представить, по каким причинам такие люди могли оказаться в заключении и на равных с другими тянуть срок в лагере.
Хочу рассказать еще об одном человеке, исполнявшем в ППЧ обязанности дневального-истопника. Темпераментный испанец Хоаким Убиерна оказался в Советском Союзе вместе с испанскими детьми в тридцатые годы. Я ничего не знаю о том, за что Убиерна попал в Воркуту. Работа дневальным была не тяжелой и давала ему кое-какие преимущества. Он ходил с судками Гуревича на кухню и приносил еду, которую повара готовили для избранных в лаготделении и на производстве заключенных, для высокого ранга «придурков», блатных и прочих властных лагерников. (Возможно, Гуревич пользовался больничным питанием — его прописывали врачи тем, кто нуждался в поддержке.) Знакомство же с кухней и поварами давало возможность и для себя получить лишний котелок супа или каши.
Горбоносому, шепелявившему испанцу, от природы не было дано выговаривать шипящие буквы русского алфавита — «ж, ш, щ» — и русское «хорошо», он произносил, как испанское «карасо». Эта особенность породила анекдот.
Как-то во время очередного вояжа на кухню за обедом Гуревичу, он удачно пообедал и сам и, очень довольный после двух съеденных тарелок щей, в радостном возбуждении влетел с судками в барак: «Анатолий Маркович! Анатолий Маркович! Я сейчас на кухне две тарелки ссей сосрал!..»
Прошло много лет, а каламбур так и остался в памяти. Анатолий Маркович покровительственно относился к Убиерне и частенько шутил по поводу двух тарелок щей.
Суровый воркутинский климат, длительная зима и отсутствие солнца резко отличались от теплого и мягкого климата Испании и оказали явно пагубное влияние на его незавидное здоровье: он все время покашливал, вызывая подозрения на туберкулез. Обязанности дневального сохраняли его силы, а сочувствие и поддержка людей продлевали жизнь. Жив ли он?..
Недостаток производственного опыта и экономических знаний не позволяли мне судить об экономике как таковой и делать предположения о путях ее развития. Но каждый уходящий год накапливал эти знания и расширял представления. Участие в работе, личные наблюдения, а также информация о текущих переменах в экономике как бы «приближали» ее, делали более доступной. Наступил такой момент, когда по вопросу, а что же такое советская экономика и в чем ее суть, я имел уже и собственное мнение.
Я начал понимать, что советская экономика сложилась в противовес мировой для доказательства своего несомненного превосходства. В нее была заложена социальная и политическая основа рабоче- крестьянского строя. Ни разум, ни выгода, а, как и всюду, политика!
И на первых порах, после революционного подъема масс, она имела успех и желаемые результаты. Эйфория зажигательных лозунгов, призывов, починов, самоотверженного труда, субботников и других массовых изъявлений овладела умами простых, малограмотных людей, откликнувшихся на призыв политического руководства строить новое, светлое здание социальной справедливости — мирового коммунизма.
Политика не расходилась с делом — государство осуществляло возведение грандиозных строек, сумело за короткий исторический срок создать свою собственную тяжелую индустрию — основу экономики.
Это была пора массового трудового энтузиазма, разбуженного новой эпохой. И в то время мало кто задумывался об уровне жизни самого народа, простых граждан — все заботы были связаны с ростом и мощью государства.
Когда началось строительство нового советского Дома, понадобились средства, их не хватало, казна была пуста, и если бы средства для этого поступали бы в обычном порядке, строительство могло затянуться на многие десятки, а может, и сотню-две лет. Такой подход не устраивал политическое руководство — нужны были другие подходы и методы.
Где же найти эти средства, чтобы сократить сроки строительства?
Можно было пойти по пути экспроприации «бывших», что собственно и делали новые власти на первых порах. Но на этом больших дивидендов не заработаешь. Займы, налоги, пошлины и другие статьи дохода тоже не сделают погоды. Нужно было придумать и вовлечь в процесс выколачивания средств такой рычаг, который бы не оставил в стороне ни одного работающего человека.
Заработная плата должна была быть пересчитана своими экономистами таким образом, чтобы львиная часть ее поступала бы в казну, а только малая толика в карман тех, кто ее заработал.
И не опираться в этом вопросе на мировой опыт.
Тогда ручеек доходов превратится в полноводную реку и позволит сократить сроки строительства.
Зарплата оказалась основным капиталом для пустой задыхающейся казны. Ее и решило экспроприировать политическое руководство.
Это мои догадки, моя точка зрения. Исходит она из логического посыла: «Построить дом, не имея средств, можно только с помощью грабежа и строжайшей экономии».
Государство, воспользовавшись своим монопольным правом и мудрой пословицей — «с миру по нитке — голому штаны», — успешно превратило эту идею в жизнь. Оно получило признание в мире; с его индустриальным и военным могуществом пришлось считаться, а принцип «все средства хороши для достижения цели» оправдывался конечным результатом. Экономика, работавшая на этом принципе в годы войны, тоже совершила казалось бы невозможное — героический труд людей на эвакуированных предприятиях склонил чашу весов в пользу СССР.
Принял и согласился ли с этой идеей народ?
Серая, малограмотная масса принимала всё на Веру, не умея разобраться в хитросплетениях экономических расчетов — верила своему родному, рабоче-крестьянскому правительству и политическому руководству.
Но Время доказало справедливость и другого вывода в том, что подобные экономические экзерсисы
