шелковым платочком, прошел мимо Кости, не взглянув на него. Заиграли па-де-патинер. Мария Петровна толкала Костю:
— Ну, иди же, медведь косолапый!
Костя вышел на середину комнаты, оглянулся и подошел к Шуре. На молчаливый его поклон Шура сделала гримаску:
— Разве вы танцуете?
Костя еще раз молча поклонился.
Шура нехотя встала. Молча прошли они первый круг.
— Вам нездоровится? — спросила Шура и улыбнулась.
— Нет, ничего, — бормотал Костя, — почему вы думаете?
— Вид у вас мрачный, и Алексей Петрович говорил.
Они еще помолчали.
— Как вы сбиваетесь с такта! — промолвила Шура. — А кто из барышень вам больше всего нравится сегодня?
Костя промолчал несколько секунд, будто не слышал вопроса, и потом, совершенно неожиданно, сказал:
— Вы мне нравитесь.
Шурочка посмотрела на него насмешливо.
— Вот не думала. Каким вы комплиментщиком стали!
Они прошли еще круг молча.
Шура промолвила «мерси» и хотела сесть.
Костя задержал ее руку и сказал, запинаясь:
— Зачем вы, Шурочка, зачем?..
— Что зачем? Спасибо. Я устала! — И, вырвав руку, Шура побежала к Марии Петровне.
Алексей перерезал ей дорогу, подхватил и повел в круг.
Костя еще долго топтался, мешая танцующим.
— Что же ты не пригласишь Лелю, она хозяйка, неудобно! — шептала Мария Петровна, но Костя, не слушая ее, вышел из гостиной.
Костя прошел несколько полупустых комнат и в задумчивости остановился у окна.
Солнце уже зашло, и багрово-синим пламенем сиял закат. Машинально чертил Костя на замерзшем окне все одни и те же две буквы: А. К.
Заглушенная доносилась музыка из гостиной, пробежали мимо две барышни, смеясь.
Юраша прошел, посмотрел удивленно на отвернувшегося к окну Костю, спросил что-то и, не получив ответа, ушел. Кому-то аплодировали в гостиной, и опять заиграла музыка. В комнате становилось совсем темно. Закат бледнел, начинал падать снег.
В соседней комнате тихо говорили и смеялись сдержанно. Костя не слушал.
— Какая вы глупенькая, Шурочка! — долетел до него вдруг пониженный голос Алексея. — Ну же, ну!
Костя обернулся. В соседней комнате в сумраке белело платье. Алексей, стоя спиной к нему, еще что-то сказал тихо. Шура засмеялась. Алексей придвинулся к ней. Костя видел, как две обнаженные до локтя руки обняли Алексея. Явственный звук поцелуя раздался.
Костя не шевелился.
— Ну вот, так, так бы давно, милая моя девочка! — говорил Алексей. — Только смотрите, ни гу- гу.
И, разговаривая тихо, они прошли в другую комнату. Костя, осторожно ступая, шел за ними. В столовой Шура и Алексей остановились, встреченные Марией Петровной. Костя из темноты коридора долго разглядывал освещенные их лица, побледневшее Шурочкино, улыбающееся смущенно, и спокойное торжествующее Алексея.
Потом Костя медленно вошел в гостиную. Румяный попович, местный поэт, став в позу у рояля, декламировал:
По училищной привычке Костя проснулся рано. Голова была тяжелая, слегка мутило; как после долгой болезни, тело было вялым и слабым. Не хотелось ни вставать, ни спать. Смутным и тягостным сном представлялось вчерашнее. Молчаливая обратная дорога. Метель. Василий вылезал искать след. Ехали медленно и долго. Алексей не сказал ни слова, прошел в свою комнату и крепко захлопнул дверь за собой. Тупо вспоминал Костя все, что произошло, будто это были не она, милая, любимая Шура, не он сам, а какие-то чужие, враждебные люди.
Особенно Алексей. И далекие отрывистые картины вставали перед Костей. Вот они мальчиками. Костя совсем маленький, неуклюжий, некрасивый. Алеша черномазый хорошенький кадет; «херувимчик» зовут его горничные; веселый, смелый, привлекательный для Кости и немножко страшный в своих шалостях.
Костя внизу под балконом в песке.
— Костик! — кричит Алеша с крыши. — Костик!
Костя встает и восхищенно смотрит на брата.
— Костик, я сейчас плюну на тебя! — кричит тот.
Костя не убегает, не ревет, а только сгибается и покорно говорит: «Ну, плюй!» Обидно ему и сладко, и кажется, что все, все готов он перенести от Алексея.
И другие возникали смутные и нежные образы, и, лежа в постели, Костя улыбался, и было, как в детстве, больно и сладко, и невыносимыми казались жестокие вчерашние слова.
Костя быстро вскочил, наскоро оделся и, не умываясь, на цыпочках вышел из комнаты.
Еще было совсем темно; едва белел снег за окнами, и красноватый пламень топившейся печки в столовой освещал один угол.
Лиза в нижней юбке, босиком вошла с посудой.
В темноте она не узнала Костю и тревожно ахнула:
— Кто это?
— Это я, — ответил Костя. — Почты еще не привезли?
— Перепугалась я, барин. Думаю, кто в такую рань встанет. К тому же поздно вчерась приехали. За почтой Василий поехал, надо быть, скоро вернется, — и, стуча пятками, Лиза побежала в кухню.
Костя прошел в переднюю, оделся и вышел.
Снегом за ночь завалило ступени крыльца и дорогу. Было холодно. Тусклый рассвет занимался. Костя, с трудом пробираясь широкими сугробами, пошел вниз по аллее. Зловещими призраками стояли высокие липы в инее. Костя спустился к мосту. Лаяли собаки в деревне; с ведрами бежали ребятишки к проруби. Костя стоял на мосту, засунув руки в карманы и хлопая ногой об ногу. Далекий донесся паровозный свисток. Светлее становилось небо. Одна мысль владела Костей: «Скорее бы, скорее бы ехал Василий, пока еще никто не проснулся в доме».
Долго пришлось стоять Косте. Наконец, далеко за деревней показались санки. Быстро ехал Василий, но Костя не мог дождаться и пошел навстречу к нему. Поравнявшись, Василий удивленно попридержал лошадь и сказал:
— Здравствуйте, барин. Изволите, подвезу?
Костя сел в сани; дух захватывало у него. Надо было начать говорить, и не знал он, как сказать.
Вот уж мост проехали, стали подыматься в гору.
