вы — невеста другого.
— Что вы говорите, госпожа Сац! — воскликнула с каким-то ужасом Камилла. — Что вы говорите, не надо!
— Говорю то, что было, только то, что было, — еще ближе придвигаясь к Камилле, касаясь ее колен, повторяла г-жа Сац. — Только о вас-то и разговор у нас. Как он страдает, как мучается, бедненький. Оттого-то и хуже ему стало, только оттого.
Камилла почти не слышала г-жи Сац, а та, будто заколдовывая ее, шептала, заглядывая в глаза.
— Только вы можете спасти принца, только о вас дни и ночи мечтает он. Подумайте, принц! Какая радость, какое счастье ожидает вас обоих, если вы захотите. Царская роскошь окружит вас и любовь такого прекрасного, такого нежного принца. Вы будете первой его любовью. Подумайте!
Наконец она замолчала. Камилла сидела, закрыв лицо руками, не двигаясь.
Г-жа Сац сказала другим, своим обычным голосом, будто все уже было решено:
— Принц очень робок, он не осмелится первый сказать вам. Вы пошлете ему букет красных роз, и это будет вашим признанием. Так будет удобнее и для вас, и для него.
Карл не дождался в этот вечер своей невесты, хотя он терпеливо ходил под дождем, пока не погасли все огни отеля.
Камилла прошла задним ходом.
Весь следующий день Камилла провела в тревоге.
Ей казалось, что она не может увидеть сегодня принца. Почти с ужасом быстро взглядывала она всякий раз, когда открывалась дверь, но ни принц, ни его секретарь не показывались в тот день в зале.
Госпожа Сац тоже не подходила к Камилле, она казалась очень озабоченной чем-то.
От волнения Камилла ничего не ела целый день и к вечеру почти лишилась чувств от слабости и напряженного ожидания чего-то страшного, что могло случиться каждую минуту, когда откроется дверь и войдет он — господин Вернер.
Камилла вздрогнула, когда на улице ее окликнули:
— Камилла, милая, наконец-то.
На секунду невозможное представилось ей, показалось, что человек, протягивающий к ней руки, — это принц.
— Не нужно, не нужно! — в ужасе вскрикнула она, пытаясь бежать.
— Что с тобой, милочка? — удивленно спрашивал Карл, несмотря на дождь и вчерашнюю неудачу поджидавший ее.
Идя под руку с женихом, вздрагивала Камилла от неясного и вместе сладостного почему-то смущения. Она не слышала слов Карла, радостно болтавшего, что если дела пойдут хорошо, то недели через три можно будет отпраздновать свадьбу.
Будто в бреду, казалось Камилле, что не Карл идет рядом с ней, властно держа в своей руке ее руку, нежно наклоняется к ней, не его такие простые слова о квартире, которую они наймут, о мебели и заказах слышались ей. Вел кто-то другой, таинственный, Камиллу, говорил слова нежные, сулящие необычайное и страшное.
Только когда в переулке крепче, чем обычно, обнял Карл свою невесту и жадные губы его коснулись ее губ, вдруг опомнилась Камилла, и ужас овладел ее душой.
— Нет, нет, — почти крикнула она и вырвалась из его объятий. — Нет, нет! Никогда этого не будет! — повторила Камилла грозно.
— Как не будет? Да что с тобой? — сказал Карл со смешком. — Кто же запретит мне целовать через три недели мою милую женушку.
— Не будет этого, никогда не будет, — с рыданиями воскликнула Камилла и побежала домой.
Всю ночь странные беспокойные видения преследовали ее. Снилось ей, будто по бесконечному ряду пышных зал ведет ее бледный, прекрасный принц.
— Все это твое, и будешь ты богаче всех принцесс мира, потому что ты прекраснее всех, — говорит он, и узнает Камилла нежную, ласковую улыбку, — так улыбался господин Вернер, закалывая ее цветок в петлицу.
Вот совсем близко наклоняется к ней лицо принца.
— Милая! — шепчет он.
Его губы касаются ее губ, но нет, не его это сладкие, нежные поцелуи, это грубые, такие привычные поцелуи Карла, и вся в слезах проснулась Камилла, с отвращением повторяя:
— Нет, нет, никогда этого не будет.
Утром едва встала Камилла.
— Что вы такая бледная, душенька? — на ходу спросила г-жа Сац, но не остановилась, не дождалась ответа, и побежала озабоченно наверх, туда, в комнаты господина Вернера.
Как во сне провела этот день Камилла. Она отвечала на вопросы покупателей, улыбалась, но, покорная, уже не тревожилась, не мучилась, даже не думала, будто кто-то решил ее судьбу, и сладкая безвольность овладела Камиллой.
Спокойно заказала она по телефону в садоводство, чтобы прислали букет красных роз; спокойно, тщательно осмотрев букет, отдала его кельнеру и сказала:
— Отнесите, Фридрих, этот букет господину Вернеру, скажите, что эти цветы от меня, он знает.
Спокойно спрятала газеты в шкап и ушла через задний ход, чтобы избежать ненужной теперь встречи с Карлом.
Фридриху пришлось три раза постучать в дверь. Барон открыл ему.
— Эти цветы, ваше превосходительство, мадемуазель Камилла просила передать господину Вернеру, — сказал лакей, протягивая букет.
— Господину Вернеру? — переспросил барон, в какой-то нерешительности не беря букета.
— Так точно, ваше превосходительство. Господин Вернер сам заказал эти цветы, он знает.
— Хорошо, — проговорил барон, как бы решив что-то, и взял букет.
В первой большой комнате, служившей гостиной, знаменитый парижский профессор, прохаживаясь, диктовал своему ассистенту историю болезни. Два доктора тихо разговаривали в углу.
— Их величество прибудут в Десять часов, до тех пор ничего не должно быть известно, — сказал барон.
— Я знаю, — досадливо ответил профессор и продолжал диктовать. — Слабое развитие грудной клетки и общая слабость организма не давали возможности успешно бороться…
Барон прошел в соседнюю комнату, держа букет Камиллы в руках и как бы не зная, как с ним поступить.
Спущенные занавеси на открытых окнах колебались. В комнате было почти темно. На широкой кровати лежал господин Вернер. В сумраке едва белело его лицо на высокой подушке, белая рубашка и сложенные на груди тонкие руки. Барон нагнулся над кроватью. Лицо господина Вернера было спокойно, длинные ресницы полуопущены, полуоткрытые губы, казалось, улыбались нежной улыбкой.
Барон развязал букет и стал раскладывать розы на подушку и одеяло.
— Это первые цветы вам, мой принц, — растроганно прошептал барон.
Первая любовь барона фон-Кирилова{335}
