году (403 г.).
Другой особенностью Кучи было музыкальное творчество талантливого народа. Местные музыканты и танцоры в разное время оказывали сильное влияние на китайскую культуру, неизменно вызывая восторженные отклики современников. Один из самых популярных сюжетов трехцветной танской керамики (кит. тансаньцай), очень точно и емко передающей поэтику Шелкового пути, — это многофигурная композиция веселых кучинских музыкантов, удобно расположившихся на спине двугорбого верблюда.
Упомянутый Люй Гуан, разбив армии государств Западного края, вывез из Цюцы не только мудрого Кумарадживу, но и понравившихся ему музыкантов. Во время путешествия в Индию за буддийскими текстами Сюаньцзан прожил в оазисе больше месяца. В своих заметках он писал, что деревянные духовые и струнные инструменты в Куче, так же как и музыка с танцами, затмили все виденное им в других странах.
После прихода к власти в Китае династии Тан правители княжества пытались действовать самостоятельно и даже выступили в поддержку Карашара, атакованного китайским генералом Го Сяокэ, но потерпели поражение. В 648 году танские войска заняли Кучу, что, по свидетельству летописца, «привело в трепет весь Западный край». На протяжении ста лет с небольшими перерывами это была главная опора империи в регионе. В город из Гаочана (Турфанский оазис) переехала резиденция китайского наместника, тут же находилась ставка главнокомандующего армией. Что же касается упомянутых перерывов, то один из них случился во второй половине VII века, когда в течение ряда лет контроль над Кучей и одновременно значительной частью Кашгарии сохраняли воинственные тибетцы.
После эвакуации китайских гарнизонов из региона в результате мятежа Ань Лушаня (755 г.), глубоко потрясшего устои империи, напряженную борьбу за оазис вели уже Тибет и Уйгурский каганат. На первом этапе победу одержали тибетцы, но с разгромом каганата кыргызами в 840 году многие уйгуры устремились в Западный край, где, как уже говорилось выше, возникло Турфанское княжество (866 г.), установившее вскоре протекторат над Кучей. О ее дальнейшей истории мало что известно. В «Истории династии Сун» (кит. «Сун ши») она упоминается как независимое княжество, которым правит князь с помощью девяти министров.
Куча довольно неожиданно привлекла внимание научной общественности в конце XIX века. Английский лейтенант Бауэр в 1888–1889 годах по приказу своего начальства расследовал дело об убийстве молодого шотландского путешественника Эндрю Далглиша. Офицер, наделенный соответствующими полномочиями, долго искал преступника — афганца Дауда Мохаммеда из Яркенда — сразу в трех странах: России, Китае и Афганистане (убийцу в конце концов схватили на базаре в Самарканде). Бауэр в этой ситуации был вынужден регулярно посещать населенные пункты, некогда игравшие важную роль на Шелковом пути.
В ходе постоянных переездов он добрался до Кучи, где ему поведали о манускриптах, обнаруженных в развалинах городища. Англичанин приобрел один из них и отправил в Калькутту на экспертизу. Специалисты (прежде всего англо-немецкий востоковед и палеограф А. Р. Хернле) установили, что это была написанная на брахми старинная санскритская книга V века, т. е. самая древняя на тот момент рукопись, оказавшаяся в Индии.
Находка вызвала исключительно мощный резонанс в определенных кругах. Выступая на заседании восточного отделения Русского археологического общества 18 октября 1891 года, С. Ф. Ольденбург оценил ее по достоинству и предложил обратиться к консулу в Кашгаре Н. Ф. Петровскому относительно возможности организации в Куче «археологических изысканий». Английский археолог и этнограф Аурел Стейн, осуществивший позднее настоящий прорыв в изучении региона, писал, что с 1891 года, когда ему стал известен манускрипт Бауэра, «мои глаза обратились в сторону Восточного Туркестана, поля археологических исследований».
В древнюю Кучу я приехал из Кашгара. 16-часовой переезд (723 км) на нижней полке в комфортабельном спальном автобусе обошелся ровно в 10 долларов (83 юаня). В дороге познакомился с тремя очень симпатичными и образованными китайцами средних лет, которые самостоятельно отправились в путешествие по северо-западу страны. Чжан приехала из Гуанчжоу, а господа Ван и Цянь живут в Шанхае. Поговорив о перипетиях наших странствий и установив хорошие отношения, мы решили в ближайшие сутки действовать сообща, чтобы существенно сократить расходы на проживание в городе и на многокилометровое автомобильное передвижение по его окрестностям.
Сразу отправились в гостиницу «Транспортная» (кит. Цзяотун бингуань), расположенную в 2 минутах ходьбы от автовокзала. В доме для приезжих с аналогичным названием я, кстати, останавливался и в Ташкургане. Трехместный номер без удобств стоил совсем недорого — по 15 юаней (менее 2 долларов) с человека в сутки. Столько же заплатила и наша дама, поскольку ее подселили к двум другим китаянкам.
На этаже был душ с теплой водой, так что мы быстро привели себя в порядок и довольные отправились изучать город. Однако экскурсия не заладилась с самого начала. Подросток-уйгур с энтузиазмом вызвался довезти на телеге, запряженной ослом, до исторического музея. Сомнения у меня возникли сразу, но решил довериться спутникам, которые периодически показывали вознице карту Кучи на китайском языке. Вскоре он привез нас к главной мечети.
Она построена в 1923 году и расположена в западной части города, примерно в километре от базарной площади. Попасть внутрь нам не удалось, но с учетом современной внешней отделки ее интерьер и внутреннее убранство угадывались довольно легко. Внимание привлекли искусно выполненные узоры в сводчатой нише над основным входом в мечеть, было совершенно очевидно, что она находится под тщательным присмотром и средств на нее не жалеют.
После остановки у мечети уйгурский юноша посчитал свою задачу выполненной. Когда мы напомнили, что хотели бы все-таки посетить музей, он, как и прежде, изъявил готовность отвезти нас туда, в действительности не зная куда. Извозный бизнес, как выяснилось, не предусматривал умения читать по- китайски, поэтому вместо предложенной карты города, куда он с интересом заглядывал, с таким же успехом ему можно было вручить схему московского метрополитена.
Покружив по старой и весьма интересной части Кучи, ослик потихоньку выбрался на оперативный простор и явно намеревался двинуть в сторону Кашгара, но тут вмешались местные жители, и общими усилиями мы отыскали школу, неподалеку от которой и находится музей. О том, как функционирует это учреждение, очень грамотно и точно изложено в объемном путеводителе по Китаю из серии «The Rough Guide», изданном в Лондоне в 1997 году: «Представляется, что часы работы зависят от того, спит или нет в данный момент привратник, а также, вероятно, от наличия нечастых посетителей».
В нашем случае сторожа удалось растолкать, но у него, увы, не было ключей. Он долго названивал по телефону, затем бегал к кому-то домой, в итоге после полутора часов ожидания в музей мы так и не попали, ибо тот, от кого сие зависело, был занят, очевидно, более важными делами.
Изучив все иероглифические надписи на внешних стенах, я пришел к выводу, что авторы упомянутого англоязычного путеводителя явно не разобрались с названием улицы, где расположен музей. Согласно их версии, оно выглядит как Линьцилу (Linqi Lu), где чтение второго иероглифа записано вообще неправильно, а заключительный «лу» переводится в книге как «улица».
У последнего иероглифа действительно есть такое значение, которое является основным, но в данном случае это лишь часть партийной клички конкретного человека. На самом деле улица названа в честь революционера-коммуниста Линь Цзилу (настоящее имя Линь Вэйлян). В свое время он был начальником уезда в Куче, активно занимался вопросами строительства и «повышал дух сопротивления японцам». В 1942 году его арестовали в Дихуа (совр. Урумчи), 27 августа 1943 года Линь Цзи геройски погиб.
К оставшимся двум достопримечательностям в черте города мы решили идти пешком, уже наученные горьким опытом. Севернее гостиницы «Цюцы» находится могила некоего мусульманского проповедника, прибывшего в Кучу с Ближнего Востока. Арабский теолог жил в XIV веке, мемориальный комплекс возведен
