тому подобные вещи кладутся в могилу, дабы святотатцы, разграбляющие захоронения, думали, что ничего стоящего они здесь не найдут. А всё самое лучшее, что умершему когда-то принадлежало, закапывалось в секретном месте тайком ночью членами семьи за день до похорон. Местонахождение имущества сообщалось покойному на ухо при опускании тела. А тризны проводят на вершинах холмов потому, что по природе своей карачаганаки чрезвычайно недоверчивы. Наученные горьким опытом, в каждом прохожем и проезжем они видят археолога…
— Осквернителя захоронений, — быстро пояснила Сенька, заметив замешательство на и без того не слишком счастливой физиономии Жермона.
— …и всем своим поведением демонстрируют, что вовсе это не погребальный холм, а самый простой, иначе бы они на нем не сидели, — гладко завершил Иван.
— Переходим к следующему вопросу!
— Приметы и суеверия — третий! — уверенно объявил Карбуран, не сводя злорадного взгляда с пристыжено побагровевшего и притихшего Жермона, и тут же мстительно добавил, словно хлестнул: — Надо показать… как надо!..
— Как надо надо показать! — не задумываясь и истово поддержала его Сенька. — Как надо, показать надо! Надо так надо, как показать, так надо! Так надо, а так — не надо! И не надо, так не надо, а надо — так надо! И как показать, надо показать! А если не надо — так и не показывать! Тонко подмечено, ваше превосходительство!
— Д-д-да?.. — после минутного размышления неуверенно моргнул барон Кабанан, самодовольство и напыщенность с которого за это время незаметно слетели и пропали в неизвестном направлении. — Д-да. Точно. Это я и хотел. Сказать. То есть. Вопрос. Давайте. Да.
— У туземцев Аоао есть поверье, что раньше он был человеком и жил в деревне, но потом не захотел работать и ушел в лес, — отчетливо выговаривая каждое слово, и старательно глядя исключительно в карточку, зачитал выбранный вопрос Иванушка. — О ком речь?
— О разбойнике! — не задумываясь, выпалил ответ одновременно с вытянувшейся вверх рукой барон Кабанан.
— Нет… — покачал головой Иванушка. — Речь вообще идет… э-э-э… не о человеке.
— А разбойник разве человек?! — возмутился Карбуран. — У меня только за этот месяц украдено племенных коровы — три! Скаковых лошади шатт-аль-шейхской породы — три! Три воза картошки семенной!.. Три…
— Еще варианты? — Сенька обвела глазами претендентов, грустно призадумавшихся об имуществе, уведенном разбойниками у них самих.
Рука Дрягвы нерешительно дрогнула и оторвалась от коленки на несколько сантиметров.
— Его светлость барон Силезень! — подбадривающе кивнула царевна.
— Я… это… не помню точно, как они называются… — напряженно подергивая черную перламутровую пуговицу камзола на животе, едва слышно пробормотал барон. — Но если это слово не «разбойники»… то тогда… как-то похоже на… э-э-э… гамадрилы… или…
— Орангутанги! — с облегчением выдохнул Иванушка. — Но ответ принят! И его светлость барон Дрягва получает первые очки!
— …или мадригалы… нет, маргиналы… — по инерции продолжил бубнить Силезень, но, к счастью, окончание его победоносного ответа было заглушено своевременными восторженными воплями свиты, и не достигло ушей ни соперников, ни жюри.
— Тема «Войны», вопрос первый! — гневно алея оттого, что праздник раздачи очков проходит мимо него, выкрикнул Брендель.
— После известного морского сражения в лукоморско-отряжской войне, закончившегося полным потоплением отряжского флота, лукоморской короной была отчеканена медаль, которой были награждены все участники этого сражения[92]. На ней был изображен тонущий отряжский корабль и написано только одно слово из трех букв. Како…
Иван не успел договорить — в воздух взметнулся лес рук: претенденты и их свиты как один страстно возгорели желанием немедленно ответить.
Тронутый, пораженный и польщенный таким неожиданным и глубоким знанием лукоморской истории, царевич вопросительно глянул на супругу:
— Кто был первый, Сень?
— А какая разница? — неожиданно прыснула она.
Иван удивленно моргнул, недоуменно перевел взгляд с царевны на орду знатоков и опешил.
Щеки дворян пылали как дрова в камине, глаза изучали что-то очень маленькое и ускользающее на полу, а все руки прямо у него на глазах юркнули за спины и сомкнулись там надежным замком[93].
Все, кроме запоздавшей одной.
— Барон Жермон? — с робкой надеждой сделал шаг вперед Иванушка. — Ваша светлость, кажется, были готовы ответить?..
Отпираться было бессмысленно, и барон Бугемод, словно жулик, застуканный на месте преступления, вспыхнул, как пожар мировой революции, засунул предательскую руку подмышку, стыдливо втянул хронически нечесаную голову в плечи и уныло выдавил:
— Был…
— Совершенно правильно! — едва не прослезился Иванушка. — Слово, выгравированное на памятной медали — «Был»!!! И его светлость барон Жермон получает первые очки!!!..
Через три часа вопросы закончились. Закончился и первый этап отборочного состязания. Под именем Жермона гордо красовались четверо очков, Карбурана — трое, столько же было у Дрягвы, и на этом фоне вопиюще выделялся результат Бренделя — единственные корявенькие маленькие очечки[94].
Жюри, недолго и лишь для проформы посовещавшись, вынесло вердикт [95], гласящий, что на первом месте находится его светлость барон Жермон, второе делят бароны Карбуран и Дрягва, а многоуважаемый граф расположился на почетном последнем, что совсем неплохо, если руководствоваться старинным стеллийским принципом «Главное не победа, а участие».
Что думал и чем руководствовался в этот момент сам многоуважаемый граф, в озвучивании посторонних не нуждалось. Осыпаемая под злорадными взглядами более успешных коллег самой отборной и изысканной бранью, его свита держалась от своего повелителя на таком почтительном расстоянии, насколько это было возможно, не проходя сквозь стены и не присоединяясь к свитам других дворян.
Две утомленные фигуры, кутающиеся в тулупчики, промокшие до костей своих владельцев под неожиданным ноябрьским ливнем, тяжело поднимались по центральной лестнице городской управы на третий этаж.
— …А я тебе говорю, зря мы идем, — недовольным шепотом приговаривала, вытирая мокрым рукавом мокрое лицо, Серафима. — Кысь нас, бедняга, перед резиденцией Жермонов сколько караулил — часа три, не меньше, да мы пока сюда добрались — двенадцатый час ночи уже на дворе-то, совесть поимей! Говорила ведь я: не надо было с баронами к Жермону идти, а ты: «с паршивой овцы — хоть файф-о-клок!» И ведь если бы на что хорошее пригласил, а то — на чашку чая! И стояли как лошади пять часов с этой чашкой в обнимку!.. Хоть бы пирожок какой паршивый вынесли! Фуршет, забодай его верява! Книжек начитался! Заставь Жермона этикет изучать…
— Не говорил я про файф-о-клок, — возмущенно и бесцельно оправдывался Иванушка, медленно передвигая усталые ноги со ступеньки на ступеньку. — Я говорил, что этот визит должен благотворно отразиться на налаживании будущих дружеских лукоморско-костейских отношений на межгосударственном уровне…
— Вообще-то я имею в виду, муж, что если тебе не хочется спать, это не значит, что больше никому не хочется спать. Он, наверное, уже девятый сон досматривает давно! В его-то возрасте!
Царевич замедлил шаг, почти убежденный аргументами супруги, но два лишние пролета, уже пройденные усталыми ногами — неужели зазаря?! — мстительно склонили его к продолжению
