отряг.
— И запомни: никого не слушай и проси у этого облезлого хорька сокровище Багинота, тебе говорю! — потирая изнеженную руку в пришибленных местах, снова и снова, как заведенный, повторял министр. — Не пожалеешь!..
— Но постой, я же не один, — пришла вдруг в голову Олафу ранее затерявшаяся где-то мысль. — Я не могу просто так распоряжаться нашими общими деньгами, со мной мои…
— Никому, ни-ни, я сказал!.. Тс-с-с-с…
Багинотец снова приложил палец к задрожавшим губам, втянул лысую голову в плечи и виновато заоглядывался.
— И так я выболтал больше, чем хотел… чем нужно было… Болтун… Презренный болтун… Дурак сентиментальный… Завистник… Подлец… Пропойца… Трепло… Предатель экономических интересов родины…
И, осыпая себя ругательствами на чем Белый Свет стоит, финансист, нетрезво выписывая ногами на песке вензеля и хватаясь за дверцы стойл, торопливо направился к выходу.
— А… Э… стой, министр, как тебя… — спохватившись и ухватив за хвост ускользавшую до сих пор мысль, шепотом выкрикнул молодой конунг. — А эти… прожекты… на которые король потратил все деньги… они на сколько свечей-то хоть были? Нам бы таких десятка три, порт ночью освещать!..
Но старший счетовод Багинота, имени которого Олаф тоже узнать так и не успел, уже скрылся во тьме за приоткрытой створкой ворот.
И в ту же секунду на смену ему вернулась кипящая от нетерпения, злости и страстей фиолетовая дама.
Хмурый Олаф, которому тяжесть не подлежащей разглашению страшной тайны давила на могутные плечи не хуже стада кобыл, встретил ее неласково.
— Ну, а ты какой секрет принесла, женщина? Говори быстрей, и пойдем. Там пиво греется.
— Секрет?.. — не поняла и непроизвольно замедлила шаг брюнетка.
— Ты ж сама сказала, что у тебя есть тайна, которую…
— Олаф, Олаф… — опомнилась, вошла в роль и томно всплеснула холеными руками она. — За кого ты меня принимаешь, мой рыжий медведь… Какие тайны… Какие секреты… Если такая женщина как я приглашает ночью в уединенное место такого мужчину, как ты… это может означать лишь одно…
— Н-но… — голубые глаза отряга по мере усиления интенсивности нового света, пролитого на ночное свидание панически замигали и заметались по стойлу в поисках путей к отступлению. — Если это то, что я думаю… то… ты планов не строй… я не могу на тебе жениться… У меня невеста…
— Невеста! — презрительно фыркнула оскорбленная до глубины души брюнетка. — Невеста! Какая- нибудь деревенская девка! Да разве она может потягаться со мной?! Погляди хорошенько: разве у нее такие же длинные волосы цвета воронова крыла? Разве у нее такие же черные как угольки глаза? Разве может у нее быть такой же стройный стан и благородной бледности тонкая кожа как у меня?!
Олаф отдался предложенной задаче на сравнение со всей ответственностью.
— Нет… Конечно, нет… — грустно покачал он головой через минуту. — Она — богиня любви и красоты… А ты и впрямь бледная, тощая, и волосы у тебя жидкие, и будто немытые, а глаза какие-то больны…е… Послушай, но ты же сама меня спроси…
— Мужлан!!! Хам!!! Негодяй!!! Дикарь!!!..
Тонкий, как стенка мыльного пузыря, налет куртуазности слетел с фиолетовой дамы в мгновение ока, и вместо роковой обольстительницы перед ошарашенным юношей предстала разъяренная фурия с горящими как угли глазами и развевающимися в отсутствующем ветре будто немытыми волосами цвета ночного мрака.
Олаф шарахнулся от нее в сторону, покрутил пальцем у виска и боком-боком принялся пробираться к выходу.
— Дура набитая…
— Ах, значит, вот ты как!!!.. — подобно черной мамбе яростно прошипела она, вскинула руки, замахала ими, заперебирала, будто принялась плести незримую паутину, и свет в очах растерявшегося отряга вдруг замигал заполошными неровными вспышками и стал меркнуть. — Не хочешь по-хорошему — будет по-моему!!!..
С последним выкриком рыжий конунг вдруг покачнулся, как пьяный, едва не упал, но в последний момент успел ухватиться за дверцу стойла и грузно повис на ней как тряпичная кукла, неуклюже, боком, не в силах ни бежать, ни идти, ни стоять, ни кричать…
— Сейчас ты мне всё расскажешь, отряжская дрянь… всё расскажешь… всё… — монотонно запела себе под нос колдунья, тонкими нервными пальцами ловко вытягивая из напряжено замерцавшего лиловым и низко загудевшего воздуха остатки связавшей молодого северянина невидимой сети.
Когда в нос Олафу ударил сладкий, тошнотворный, преследовавший его весь вечер запах — запах ее духов — затуманенные глаза его слабо приоткрылись, и тут же встретились с пылающими угольями ее сверлящего, прожигающего и выжигающего до глубины души взгляда.
— Говори, ничтожество… я приказываю тебе… силами, подвластными мне… заклинаю… куда…а-а-а- а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!..
Длинные желтые зубы молнией мелькнули у лица застывшего в муке беспомощной неподвижности отряга и сомкнулись на соблазнительно обнаженном плече взвывшей от неожиданности и боли ведьмы.
— Мерзкая тварь!!!.. — мигом забыла про спутанную по рукам и ногам жертву и вскинулась было с самыми убийственными намерениями фиолетовая ведьма, но страшные мощные зубы в мгновение ока клацнули еще раз, смыкаясь теперь уже на ее щеке…
И она сдалась.
Завывая и зажимая руками раны, бросив недовязанные волшебные путы распускаться под весом собственной магии, побежденная колдунья опрометью кинулась прочь.
А над всё еще недвижимым, но уже изо все сил мычащим и таращащим изумленные очи отрягом заботливо и нежно склонилась его спасительница.
Старая черная кобыла с белой звездой на лбу.
На то, чтобы суметь оторвать себя от угрожающе перекосившейся и отчаянно скрипевшей дверцы и встать вертикально, у юного конунга ушло еще минут десять. Всё это время вороная лошадь не отходила от него и не спускала враждебного взгляда с ворот конюшни ни на миг.
Но минуты шли, к Олафу возвращались силы, ведьма не появлялась, и напряжение из дикого взора кобылы постепенно уходило, сменяясь отчего-то неуверенностью и волнением.
Первое, что сделал северянин, едва утвердившись на ногах — распахнул жалобно скрипнувшую дверцу, тяжело ступая, медленно подошел к замявшейся нерешительно лошади, обнял ее за шею и поцеловал в теплую бархатистую морду.
— С-спаси…бо… — с усилием шевеля непослушными пока губами, тихо проговорил он. — С-спа… сибо…
И опешил.
Потому что кобыла улыбнулась, кивнула большой черной головой и прошептала ему на ухо:
— Счастлива была помочь тебе, конунг…
Олаф замер, испуганно прислушиваясь к происходящему внутри его головы.
Кажется, последствия заклинания проклятой ведьмы будут еще сказываться долго и неожиданно.
— Э-э-э… — пересохшим горлом сипло выдавил он.
И, помолчав немного, на всякий случай вежливо, но невпопад добавил, старательно глядя под потолок:
— Б-будете проходить м-мимо… з-заходите…
Лошадь тихо заржала.
— Лучше ты скорей возвращайся… сын Гуннара…
— АОС?!..
