Клянясь, что весь товар погиб на море. Увы, маэстро стали и огня В словах его лукавства не почуял И молвил: «Ты разжалобил меня, Кинжал тебе в рассрочку уступлю я». И в тот же миг ликующий купец Забрал товар, чтоб в Шатт-аль-Шейхе скрыться: Его заботам враз пришёл конец — Он с кузнецом не думал расплатиться. В столице он, не чувствуя вины, Но золота душою жадной чая, Спешил загнать товар за три цены Богатому и важному лентяю… В отличие от оды Селима, «Светит месяц» подошел к концу.
А Агафон вспомнил, что когда-то он еще учил «Калинку-малинку».
Богач искусство ковки оценил. Но лишь купец про цену заикнулся, Того немедля с лестницы спустил, Но всё же добродушно улыбнулся: «Как о деньгах ты заикнуться смог, О, глупый, как изнеженная фифа?! Я — младший сын носильщика сапог Секир-баши великого калифа!!!..» Недолго, впрочем, ликовал юнец. Используя проверенное средство, Оружие забрал его отец — Крича и пригрозив лишить наследства. Отец его, по правде, не серчал, Его мотив был искренне-невинным: Он просто пять недель уже искал Секир-баши подарок к именинам… Селим поймал себя на мысли, что пытается подгадать с размером и ритмом под аккомпанемент, и едва не откусил себе язык.
— Давай-давай, всё отлично! — подмигнул волшебник и выдал такой запил, что чалма старейшины Муталиба съехала на нос.
Двое остальных членов жюри глянули на конкурсанта так, что бедному стражнику в отставке не оставалось ничего другого, как давать-давать.
И он дал.
С трудом перекрывая все увеличивающийся в громкости аккомпанемент, Селим упер руки в бока, набычился, и яростно продолжил, словно гвозди забивал (Предпочтительно в крышку гроба Агафона):
…Двуцветный удивительный булат На празднике им был вручен с почтеньем. Секир-баши был несказанно рад, И даже похвалил слугу пред всеми, И повелел нести вина — и вот Пропил кинжал, коней, и два халата, И подати, что собраны за год С пятнадцати селений калифата. Потом Ахмед велел его казнить: Нет, за казну калиф был не в обиде, Но глупый раб удумал говорить Крамолу и неправду в пьяном виде! Калиф, не веря больше никому, Стал зол и мрачен, как вишап в пустыне, Он в каждом стал готов узреть вину, Лишь ассасинам верил он отныне. Он им велел крамолу извести Холодными и чистыми руками, Метлой железной калифат спасти От тех, кто мог быть в сговоре с врагами… К тому времени, как кончилась и «Калинка», весь зал уже прихлопывал в такт по ляжкам и покачивал головами словно загипнотизированный.
А ведь в арсенале юного виртуоза балалайки были еще и частушки-матерушки его бабушки!
Ну, душегубцы, держитесь!..
Селим, сам уже злой и мрачный как пресловутый вишап под шкапом, кровожадно покосился на разошедшегося волшебника так, словно и впрямь служил всю жизнь не добродушному калифу, а суровому ордену ассасинов…
Но тому, похоже, было всё равно.
А у Селима не оставалось другого выхода, как только продолжать.
