лишь на несколько лет, создав своей жизнью и смертью священную элегию любви, достойную легенды.
Задолго до смерти Сенека осознал величие своей философской миссии, хотя только за несколько лет до вынужденного ухода в обитель духов сумел отдаться своему призванию сполна. «Эпикур учит, что мудрец может заниматься общественными делами, если этого требует их важность; Зенон же находит, что мудрец должен ими заниматься, если только не будет к тому особо важных препятствий; но и Зенон, и Хризипп гораздо более оказали услуг человечеству, живя в стороне от дел, чем если бы они занимались военным делом или управлением государством» – так тонко ответил философ на упрек в том, что слишком мало внимания уделяет государственным делам. Это было его девизом, который безоговорочно принимал только один близкий человек – его жена.
Таким был Сенека, о котором Вил Дюрант сказал, что «идеи ему были более интересны, чем люди». И такой была его спутница, не пожелавшая пережить своего знаменитого мужа и увековечившая этим поступком свое имя, имя женщины, способной не только оказать влияние на творческую деятельность своего легендарного мужа, но и пройти свой путь до конца, имя женщины, которую Мишель де Монтень назвал одной из «трех истинно хороших» в истории. Оба же супруга, выказав в своей жизни и смерти такое величие, заслужили пусть не Свет, но вечный Покой.
Рихард и Козима Вагнер
Тот, кто дает радость миру, стоит еще выше над всеми людьми, чем тот, кто завоевал целый свет.
Хотя судьба отвела Рихарду и Козиме Вагнер не так уж много лет совместной жизни в сравнении с другими парами – тринадцать лет в браке и еще около семи лет скрываемой от всех пламенной любви, когда каждый из них состоял в браке с другим человеком, – их вполне можно считать «половинками» друг друга. И хотя у каждого из двоих до встречи была своя жизнь, каждый прошел через стремнины собственной семейной модели, Рихард, этот вечно бушующий водопад страстей, нашел наконец тихие, умиротворяющие плесы в смелой и пылкой душе Козимы. Возник большой чистый поток, отважно пробивающий себе дорогу к новым граням самопознания. Супруги, конечно, не были идеальными, часто презирали мораль, что дано лишь сильным и отважным, знающим себе цену и уверенным в своей цели. Они, бывало, поступали с окружающими людьми совсем не так, как желали и требовали, чтобы поступали с ними самими. Порой они даже приносили боль отдельным людям, не щадя и не жалея чужих чувств, – это было результатом вынужденных отношений с внешним миром, от которого они зависели и которому несли свою правду, свою мораль стойких и непримиримых. Но из своей семьи они сумели создать крепость, неприступный и несокрушимый плацдарм с возвышающимся над ним знаменем одухотворенности, а их любовь позволяла им вести успешную войну со всем остальным миром. Независимо от морали, которую исповедовали эти дерзкие люди, их отношения, безусловно, заслуживают пристального внимания и искреннего уважения: музыкант, влияющий на политику, реформатор оперы как жанра и кажущийся почти всем, кроме своей спутницы жизни, несносным и невероятно высокомерным человеком, и его мудрая женщина, муза, подруга и первая поклонница, бывшая на двадцать четыре года моложе, прожившая почти на полстолетия дольше и посвятившая большую часть жизни на продвижение в мир идей своего избранника.
Сложный путь навстречу друг другу
Рихард Вагнер был выходцем из семьи небогатого чиновника, частые перемещения которого определенно отразились на детстве мальчика, поставив его перед необходимостью постоянно вживаться в новые коллективы сверстников и вселив в него ощущения болезненности. Однако это также был путь к самостоятельности, порождающий уверенность в себе и высокую самооценку, благодаря которым юный Вагнер позже чувствовал себя комфортно в любом окружении, безбоязненно устремляясь на осаду новых и новых городов, которые он пытался покорить в течение всей своей сумбурной жизни. Кажется, из смущавшей родителей детской болезненности Рихарда происходит и навязчивое стремление компенсировать хилость и несколько угнетающее отставание в росте от сверстников привлекательностью на редкость сильного духа, недюжинных знаний и необыкновенной широтой кругозора. Пропорционально его многочисленным болезням возрастала тяга к поглощению серьезной литературы, все чаще появлялись и ранние мысли о возможностях самовыражения. Это вовсе не покажется случайным, если пристальнее взглянуть на количество успешных творческих личностей, с которыми юноша близко соприкасался. Непрестанные беседы об искусстве в родном доме, внезапно охватывавшее Рихарда восхищение той или иной формой самовыражения, общение во время посещения концертов – все это сделало свое дело, создав вокруг искусства ореол величия. Они же стимулировали и внимание к классике, философии, эстетике и истории, создавая атмосферу интеллектуального обаяния, возбуждая жажду сиять в своем микромире, который со временем должен был расшириться – до мировой аудитории.
Важным моментом в формировании характера Рихарда Вагнера оказалась ранняя смерть его отца; отчим же, который был актером и писателем, сумел привить юноше с развитым воображением любовь к музыке и театру. В становлении этой одухотворенной, порывистой натуры с неослабевающей потребностью творить невозможно переоценить роль раннего прикосновения к музыке и искусству. Благодаря отчиму и его богемно-возвышенному окружению Рихард оказался насквозь пропитанным музыкой Бетховена, он самозабвенно полюбил оперы Вебера, вхожего в их дом. Биографы композитора уверены, что именно Вебер оказал неизгладимое влияние на формирование взглядов молодого человека, наметив цель, к которой стоит устремиться. В пятнадцать лет Рихард уже сочинил первую трагедию. Говорят, чашу его тонкого восприятия переполнило услышанное и увиденное – исполнение музыки Бетховена оркестром Гевандхауза, после чего юноша твердо решил стать композитором. Но, пожалуй, главное, что он вынес из юношеского периода, – это понимание необходимости разностороннего развития собственной личности, в отношении к которой он уже тогда начал испытывать чувство обожания и неестественной эгоцентрической восторженности. С каждым своим новым творческим порывом он все больше будет терять чувство земного притяжения, чувство реального, что прямо отразится на его будущей семейной жизни.
Небезынтересным в бурной биографии Вагнера является его надменное и порой даже предвзятое отношение к университету, да и вообще к любым авторитетам. В стенах учебного заведения его духу было явно тесно, он уже в юном возрасте демонстрировал решительный отказ от шаблонов и догм. Молодой Вагнер не мог втиснуть свое слишком широкое, рельефное мировоззрение в рамки какой-либо школы, что свидетельствует, прежде всего, о насыщенности его детского и юношеского периодов. К тому времени он уже был готов к самостоятельным поискам, но ключевым моментом явилось верховенство собственного волевого импульса, способность отвергать и презирать все навязываемое силой, в том числе систему ценностей. Кажется неслучайным и знакомство неоперившегося Вагнера с революционерами – ив молодости, и в более зрелые годы в нем неизменно присутствовала тяга ко всему экстраординарному, резонансному, возмущающему общественный покой и сознание успокоенного бюргера. В душе он всегда оставался мятежником, поэтому семья для него должна была играть роль амортизатора, а не дополнительного возбудителя и без того воспаленного мозга. Безотносительно к его творческим достижениям повышенная возбудимость и взрывоопасность его натуры превратились в основные формы влияния не только на творческую элиту, но и на женщин, с которыми пересекался его жизненный путь. Когда музыкант-скороспелка в возрасте двадцати одного года мастерством исполнения добился
