— Да. Как часы. А это… автомат? — Мюнх показал на пульт дидактомата.
— Конечно. Когда ты нажимаешь кнопку, автомат получает от тебя приказ. Ты только что приказал ему остановить проекцию. Движение изображения, пояснила Кама.
— Да. Мой приказ… А кто сделал этот автомат?
— Его изготовили другие автоматы.
— Изготовили?.. Другие автоматы?.. А кто… изготовил другие?
— А, понимаю, — догадалась Кама. — Первые автоматы человек создал своими руками. Но это было давно. Теперь машины сами создают другие машины. Но по программе, которую вкладывает в них человек. Существуют механизмы, способные самостоятельно разработать проект другой машины. В соответствии с программой, заложенной в них человеком.
— Не понимаю.
— Это очень сложно. Но постепенно ты поймешь и то, как действуют наиболее сложные автоматы. Наберись терпения…
— Я терпелив… И… верю тебе…
Кама дружески пожала ему руку.
— И то хорошо. Для начала, — добавила она с улыбкой. — Продолжим тему?
Он отрицательно покачал головой.
— Может быть, для разнообразия займемся историей? Нажми «четверку».
— Я должен?
— Нет. Если не хочешь, можно прервать лекцию. Хочешь — прогуляемся по городу? Как вчера.
— Не хочу.
— Ты сегодня не в настроении. Плохо себя чувствуешь?
— Нет. Не то… Прости.
— Тебе не в чем извиняться.
— Я не хочу видеть людей.
— Тогда, может, полетим за город? Погода изумительная.
Он не ответил.
Кама нажала кнопку под пультом дидактомата. Комнату залили теплые лучи солнца.
— Нет. Нет. Не надо…
— Почему?
Кама обеспокоилась.
За те четыре месяца, что Мюнх находился в Институте мозга, он очень изменился. Из запуганного старца, с лицом, покрытым морщинами и пятнами, с темными крошащимися зубами, кудлатой, седеющей бородой он превратился в еще молодого мужчину с гладкой кожей, здоровыми зубами и густыми темными волосами. Он носил черно-белый костюм, немного напоминающий сутану, но не очень контрастирующий с требованиями современной моды. Теперь он носит короткую стрижку и небольшую бороду.
Это был не только результат медицинских и косметических процедур, но и заслуга адаптирующего влияния Камы. В поведении Мюнха также наступили явные перемены. Он стал гораздо спокойнее, а его взгляд приобрел более естественное выражение. Он больше не походил на ребенка, затерявшегося в таинственном и грозном мире. Он уже несколько освоился со своим новым положением: начинал набираться смелости, порой даже самоуверенности, поразительной для тех, кто столкнулся с ним в первые дни его пребывания в Институте.
Большое влияние на ускорение процесса адаптации оказало то, что с помощью обучения во сне Мюнх овладел интерязом и уже мог разговаривать с окружающими без переводческих автоматов. Он охотно учился, проявляя особо живой интерес к географии и истории. Это не значит, что он легко усваивал сообщаемые Камой сведения, несмотря на то, что информация была соответствующим образом подобрана и дозирована. Порой Кама ясно чувствовала, что Мюнх пытается скрыть от нее свои мысли, а его заверения, будто он убежден в реальности всего, что слышит и видит, не всегда звучали искренне.
Сегодня в поведении Мюнха она отметила какую-то непонятную перемену. И раньше случалось, что у него пропадало желание гулять, заниматься или беседовать. Но до сих пор он обычно говорил, чего хочет. Сейчас было иначе. Необходимо было найти причины.
Она коснулась пальцами клавиша, и стенные поляризаторы ослабили дневной свет.
— Так хорошо? — спросила она.
— Хорошо.
— Ты хочешь остаться один?
— Нет! — поспешно возразил он. — Я хочу… — он не докончил и быстро отвернулся, пытаясь скрыть замешательство.
— Да?
— Я хотел просить… — начал он, замялся и лишь немного погодя докончил: — Расскажи… о тебе…
Кама была немного удивлена. Впрочем, этого вопроса уже давно следовало ожидать.
— Ты хотел сказать: «расскажи о себе», — поправила она и одновременно подумала, что он всегда начинает ошибаться, когда особенно сильно переживает что-то. Но почему именно теперь?
— Да, расскажи о себе, — повторил он.
— Охотно. Что бы ты хотел обо мне знать?
— Все.
Она рассмеялась немного искусственно.
— Я думаю, это было бы и сложно и неинтересно.
— Расскажи о себе. Сначала.
— Понимаю. Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о своем детстве?
— Да, — он кивнул. Но в этом жесте чувствовалось что-то вроде сомнения. — О детстве тоже…
— Ну что ж… Я была совершенно обыкновенным ребенком. Как и большинство. Родилась я в Варшаве в 2012 году. Мои родители все еще живут там. Оба врачи. Если хочешь, навестим их. В Варшаве я окончила школу, а затем изучала психофизиологию. После института проходила практику у профессора Гарды. Потом приехала в Радов, в Институт мозга. И тут осталась…
— Ты говоришь, училась. Чему тебя учили?
— Я же говорю — изучала психофизиологию. Это наука о мозге, о нервной системе, о законах ее функционирования. Она пытается ответить на вопрос: каким образом воспринимаются ощущения, как человек видит, слышит, обоняет… Что происходит в мозге, когда мы думаем. Что такое память. Одним словом, что такое, по сути дела, душа.
— И ты знаешь? — взволнованно спросил он.
— Знаю. Правда, до полного понимания всех наблюдаемых явлений еще далеко, однако я знаю уже очень много.
— Но ты не можешь об этом сказать? Да?
Она не поняла вопроса.
— О чем я не могу сказать?
— Как выглядит… душа.
Она улыбнулась.
— Было бы довольно затруднительно сказать, как она… выглядит.
— Значит, не можешь… — вздохнул он.
— Почему же! Могу! Я могу объяснить тебе, что такое твое мышление, воля, ощущение, — быстро сказала она, — только для этого потребуется очень много времени.
— Но ты скажешь?
— Конечно.
— Откуда ты все это знаешь?
— Я училась.
— Понимаю… Но… но ты еще такая молодая…
— В наше время люди обучаются гораздо быстрее, чем, скажем, сто лет назад. Когда-то приходилось затрачивать массу времени только на то, чтобы запомнить различные данные, названия, определения,
