против обыкновенных жуликов», и требовала внесения в закон соответствующих изменений.
Теперь дело было за тем, чтобы к официальному протесту лиги присоединилось как можно больше писателей, как в самих Соединенных Штатах, так и в Европе. Менкен и некоторые друзья Драйзера разослали сотни частных писем писателям, журналистам и издателям с просьбой высказаться в поддержку Драйзера. В его защиту безоговорочно выступили такие ставшие впоследствии всемирно известными писатели, как Роберт Фрост и Джон Рид, Джек Лондон и Синклер Льюис, Шервуд Андерсон и Эдвин Робинсон. Из Европы Герберт Уэллс, Арнольд Беннетт и ряд других писателей прислали телеграмму: «Мы считаем «Гений» произведением с большими литературными достоинствами и поддерживаем протест Лиги писателей Америки против его запрещения».
Менкен решительно выступал в поддержку Драйзера, однако и на этот раз проявились их разногласия. Узнав, например, что Драйзера публично поддержала группа писателей и журналистов, сотрудничавших в радикальном журнале «Мэссиз», Менкен высказал свое отрицательное отношение к этому в нескольких письмах.
Конечно, суть расхождений — во взглядах, которые разделяли буржуазного либерала Менкена и писателя-демократа Драйзера. С течением времени разногласия усугублялись, пока не превратились в непримиримые противоречия и фактически привели Драйзера и Менкена в противоборствующие лагеря — один из них стал коммунистом, другой так и увяз в болоте буржуазного реформизма.
Показательно, что среди тех, кто отказался выступать в поддержку Драйзера, оказались В. Хоуэллс и X. Гарланд. Первый заявил, что он не читал роман, а второй обвинил Драйзера в попытке организовать себе… «хитрую рекламу». В этой связи нельзя не вспомнить характеристику, данную Хоуэллсу другим знаменитым американским писателем, Синклером Льюисом, в его известной речи на заседании Шведской академии в Стокгольме в связи с вручением ему Нобелевской премии по литературе. «Мистер Хоуэллс был одним из милейших, приятнейших и честнейших людей, — говорил С. Льюис, — но он исповедовал кредо старой девы, величайшая радость для которой быть приглашенной на чай к приходскому священнику. Он испытывал отвращение не только к богохульству и непристойности, но и к тому, что Герберт Уэллс назвал «восхитительной грубостью жизни». У него было фантастическое представление о жизни, которое сам он наивно считал реалистическим: фермеры, моряки и фабричные рабочие, возможно, и существуют, но фермеры никогда не должны иметь дела с навозом, моряки — горланить непристойные песни, рабочий должен всегда благодарить доброго хозяина, и все они должны мечтать о поездке во Флоренцию и мягко улыбаться, глядя на причудливые одежды нищих».
В те годы подобных взглядов придерживался не один Хоуэллс, они были широко распространены не только среди обывателей, но и в кругах творческой интеллигенции. Это в значительной степени определяло, какие книги пользовались наибольшим спросом. В 1916 году, например, список бестселлеров возглавляла сентиментальная слащавая повесть Бута Таркингтона «Семнадцатилетний».
Такая обстановка не способствовала быстрому сбору подписей под протестом Лиги писателей. Однако настойчивые действия противников запрещения «Гения» принесли хорошие результаты: в конце 1916 года список сторонников Драйзера превышал 500 человек. Сам писатель также не стоял в стороне от этой борьбы, он выступал в газетах, делал заявки издателям, редакторам журналов, мужественно отстаивал свои принципы.
«Я смотрю на вмешательство в мои дела или дела любого другого серьезного писателя как на акт грубого произвола и опасаюсь за судьбу интеллигента в Америке, — писал он в статье, опубликованной в конце 1910 года. — Появилась группа так называемых цензоров — стопроцентных американцев и пытается задушить нашу литературу, которая наконец-то показала признаки разрушения оков пуританизма, в которых она так долго боролась напрасно… Когда же мы сбросим с себя силой надетые на нас свивальники старомодных теорий невежественных моралистов и их необразованных последователей и станем свободомыслящими мужчинами и женщинами? Вмешательство «общества борьбы с пороком» в серьезную литературу представляется мне наихудшей и наиболее развращающей формой тирании, которую только может придумать человеческий разум и которая вскрыла всю глубину невежества и нетерпимости и пресекает инициативу и вдохновение в самом зародыше… В литературе пытаются насадить царство террора. Когда оно кончится?»
Свои выступления в защиту «Гения» Драйзер собирает в большую статью «Жизнь, искусство и Америка», теперь оставалось найти только печатный орган, который согласился бы ее опубликовать. Помог случай. Группа литераторов, обеспокоенных складывающимся в американской литературе положением, засильем официальных взглядов и невозможностью опубликовать серьезные критические материалы в существующих литературных журналах, начала в ноябре 1916 года выпускать новый журнал «Севен артс». В числе редакторов журнала был такой серьезный литературный критик, как Ван Вик Брукс, в нем сотрудничали первоклассные литераторы — Рэндолф Борн, Джон Рид, Шервуд Андерсон и другие. Журнал просуществовал всего лишь год (последний номер его вышел в октябре 1917 года). Провозглашаемые с его страниц взгляды пришлись явно не по вкусу финансировавшим его издателям, и они отказали в финансовой поддержке. Но это случилось через несколько месяцев, а сейчас Драйзер отнес свою статью в редакцию, и она была напечатана в феврале 1917 года.
«Жизнь, искусство и Америка», по существу, является очерком духовной жизни американцев в конце XIX — начале XX века. В этом очерке писатель нарисовал весьма мрачную картину духовной нищеты, засилья предрассудков, религиозных догм и официальных установок в стране, конституция которой скорее является «произведением искусства, нежели реально действующим законом». Драйзер убедительно показывает, что в США «свободная мысль и искусство не могут не находиться в положении безусловна ненормальном. Торговец и монополист, то есть тот, кто явно задает сейчас тон в Америке, не имеет ни малейшего представления об основных умственных и духовных запросах человека, которые находят свое выражение в искусстве, да и ничуть им не интересуется». Результатом такого положения является процветание невежества и нетерпимости ко всякой свежей мысли, ко всякому не укладывающемуся в привычные рамки произведению искусства.
«С моей точки зрения, — говорит писатель, — средний, или, так сказать, стандартный американец — это странный, однобоко развившийся характер: во всем, что касается материальной стороны жизни, он сметлив и напорист — он хороший механик, хороший организатор, но внутреннего мира у него нет, он не знает по-настоящему ни истории, ни литературы, ни искусства и совершенно запутался и духовно погряз в великом множестве чисто материальных проблем, которые его одолевают».
Достаточно вдуматься в само определение «стандартный американец», чтобы понять глубину недовольства Драйзера существующим положением вещей, при котором «люди жили в состоянии какого-то странного привычного отупения, одурманенные или одурманившие себя немыслимыми и ложными представлениями о поведении человека, представлениями, которые возникли неизвестно как и где и словно ядовитым туманом окутали всю Америку…».
Пройдя к этому времени большую и суровую жизненную школу, Драйзер на собственном опыте познал самые различные стороны американской действительности, видел жизнь без прикрас и мишуры, такой, какой она была на самом деле. Окружавшая его действительность при более пристальном рассмотрении быстро теряла свой внешний лоск, и ее подлинная сущность оказывалась весьма и весьма неприглядной. И писатель без обиняков рассказывал о своих наблюдениях: «Политика, как я установил, работая в газетах, — довольно грязное занятие; религия со всеми ее догматами — мрачный вымысел тех, кто их проповедует: тут «много шума и страстей, а смысла нет»; торговля — беспощадная схватка, в которой менее хитрые или менее ловкие и сильные погибают, а верх одерживают более коварные; труд людей свободных профессий построен на купле и продаже — тому, кто дороже заплатит, а те, кто торгует этим трудом, в большинстве своем безвольны, посредственны или корыстолюбивы».
Писатель приходит к неутешительному выводу о том, что «Америка все больше и больше становится нудной, рутинерской, ханжеской страной…», которая «не в ладах с независимой мыслью». «Искусство — это нектар души, собранный в трудах и муках, — говорит в заключение статьи Драйзер и обращается к своим соотечественникам с вопросом: — Позволим ли мы тупицам, эгоистам и честолюбцам закрыть доступ к этому роднику для нашего пытливого ума?»
Статья «Жизнь, искусство и Америка» весьма важна для понимания творческого кредо писателя, она свидетельствует о непрерывных поисках им того пути, который может и должен вывести американское искусство на дорогу служения широким народным массам, пути, который одновременно откроет миллионам
