в «подчеркивании контраста между «американской мечтой» о достатке и даже роскоши, доступной немногим, и той нищетой, в которой живут миллионы американцев. Причем под «нищетой» подразумевается не просто безденежье, но и нищета духа».
Писатель так говорил о своем замысле: «Предполагалось, что этот роман покажет в трех различных социальных и экономических сферах карьеру очень чувствительного и в то же время не слишком высоко умственно развитого молодого человека, который в самом начале своего жизненного пути обнаруживает, что его жизнь зажата тисками бедности и низкого социального положения, из которых он стремится вырваться, подталкиваемый своими врожденными и приобретенными страстями. В его случае движущими силами явились любовь, материальное благополучие и глупейшая мечта о социальном превосходстве».
Клайд Грифитс олицетворяет собой американского юношу из бедной семьи, чьи желания и стремления диктуются именно «американским образом жизни», американской тягой к деньгам. Ограниченность цели приводит к ограниченности стремлений.
Таким образом, дело не в преступных наклонностях Клайда — их нет у него, — а в том общественном, социальном окружении, в котором он живет и правилами и моралью которого он руководствуется в своих поступках. Писатель показывает, что не Клайд убивает Роберту, а американское общество толкает на смерть и Роберту, и самого Клайда, и «Американская трагедия» — это не просто развернутое полотно, на котором изображено американское общество начала XX века, а, как отмечал тот же критик, это «своеобразный синтез национального опыта» Америки.
Значительная часть романа посвящена описанию следствия по делу о гибели Роберты и суда над Клайдом. Писатель показывает, что и следствие, и сам судебный процесс ведутся не в интересах выяснения истины, а с целью укрепления «шаткого политического престижа» прокурора-республиканца О. Мейсона. И судьба Клайда оказывается в руках горстки политиканов, обеспокоенных сохранением собственного благополучия. В этом смысле О. Мейсон — это тот же Клайд Грифитс, только в другом общественном положении и в других обстоятельствах. Ему тоже «знакомы удары судьбы, унижения и оскорбления». Но это отнюдь не вызывает у него сочувствия к подследственному. Его действиями, как и поступками Клайда, руководит та же тяга к деньгам. Все его мысли направлены на то, «какую популярность, какое положение может приобрести он, Мейсон, в связи о этим делом».
Драйзер показывает читателям, что с того момента, как Клайд попадает в руки американского правосудия, судьба его фактически предрешена. Она зависит не столько от доказательств его вины и положений закона, сколько от того, какой исход дела более выгоден правящей элите. Дело Клайда Грифитса демонстрирует всю социальную направленность американского правосудия, показывает его зависимость от денежного мешка, от интересов местных политиканов. Особенно важно подчеркнуть, что третья книга романа — следствие и суд — фактически является документальным произведением. По свидетельству американских критиков, многие из речей на судебном процессе над Клайдом являлись достоверной копией тех, которые были действительно произнесены в зале суда над чиновником Ч. Джиллетом. Таким образом, писатель ни капли не погрешил против истины, вскрыл фальшь и лицемерие блюстителей американского правосудия.
«Но все еще остается большой вопрос, — писал Ф. Маттисен, — в чем этот роман является отражением типично американских черт и в чем заключается трагедия?» Было немало критиков, которые со временем пытались оспорить и собственно трагизм рассказанной писателем истории, и ее типично американское происхождение.
Через десять лет после опубликования книги юноша Роберт Эдвардс убил девушку при обстоятельствах, очень похожих на описанные в романе. Драйзер присутствовал на суде Эдвардса в качестве специального корреспондента. В репортажах о суде он рассказал, как пришел к выводу о том, что подобные истории отражают «подлинно американскую трагедию». С раннего детства, говорил писатель, преступник наблюдал всеобщее стремление к богатству, видел, «как выставляются напоказ гордыня и внешняя помпезность, и даже показное расточительство», и все это «перед лицом бедности и нищеты тех… кто жаждал работы практически на любых условиях». И Клайд Грифитс явился продуктом этого жестокого духа соперничества, продуктом не только типическим, но и одобренным стандартной американской моралью. Как Клайд, так и Роберт оказываются совершенно не подготовленными к реальной жизненной действительности. Семьи, в которых они выросли, с их узколобой моралью и морализированием являлись, по мнению писателя, «блестящими примерами того стопроцентного американизма, который не признает реальные факты, но преклоняется перед иллюзиями».
На историческую достоверность романа не раз указывали и американские критики и писатели. «Американская трагедия» может рассматриваться в качестве документального свидетельства, как личного, так и исторического… Как документ она обладает огромной силой воздействия», — говорит писатель Р. Уоррен. Даже такой сторонник «традиции жеманности», как С. Шерман, который не признавал за многими романами Драйзера «моральной ценности», вынужден был заявить: «Я не могу назвать ни одного произведения американской литературы, в котором ситуация, подобная изображенной в «Американской трагедии», была бы обрисована столь бесстрашно, столь разумно, столь полно и потому с таким неповторимым моральным эффектом».
«Драйзер не создавал трагедию в традиционном смысле этого понятия, — пишет Маттисен, — и тем не менее он писал, исходя из глубоко трагического смысла человеческой судьбы». Судьба Клайда Грифитса поистине трагична, хотя он отнюдь и не является героем трагедии в классическом смысле. Трагизм его положения, его судьбы — в полной зависимости от тех общественных сил, которые являются определяющими в капиталистическом обществе. Трагизм его и в полном безволии, точнее, в полном подчинении своих желаний и мыслей лицемерным стандартам пресловутого «американского образа жизни», в котором, по словам Маттисена, «непреодолимый соблазн денежных ценностей» является «более обнаженным и явным», чем в других странах. «И так как пламя сверкало более ярко и было более неотразимым, притягиваемые им жертвы были более беспомощными».
Беспомощность Клайда перед лицом действительности его страны, неумение самостоятельно мыслить, неумение возвыситься над обыденностью, казалось бы, простых житейских обстоятельств приводят его к гибели.
Но рассказанная писателем трагедия не ограничивается этим. Если личность в трагических обстоятельствах своей жизни остается лишь наедине с собой, если общество не желает понять, что привело человека к преступлению, не стремится вскрыть социальный, общественный смысл преступления, то трагедия личности перерастает в трагедию общества, достигает той неизлечимой стадии, когда даже хирургическое вмешательство оказывается бессильным. И Драйзер показывает «общество, в котором равенство — на чем единственно может основываться правосудие — оказывается разрушенным олигархией богатства. В данном случае автор не вдается в политические размышления; он не высказывает мыслей о том, как можно изменить мир, в котором живет Клайд. Он только пристально созерцает его с мрачной покорностью».
С последним утверждением Ф. Маттисена никак нельзя согласиться. Нарисованная Драйзером картина продиктована отнюдь не «мрачной покорностью», а стремлением осмыслить «американский образ жизни», взвесить все его ценности, обнажить скрывающуюся за блестящим фасадом сущность и вынести ее на обозрение и суд самих американских граждан. Тот же Маттисен далее приходит к такому же выводу, когда утверждает: «…Для молодых людей двадцатых и тридцатых годов здесь давалось общее описание мира, от которого у них не было защиты».
Опубликованная в декабре 1925 года «Американская трагедия» сразу же стала литературной сенсацией, а ее автор — знаменитостью. В отличие от других романов Драйзера «Американская трагедия» поначалу была высоко оценена критикой. Журнал «Нейшн» назвал его «величайшим американским романом нашего поколения», хвалебные статьи появились во многих газетах и журналах, в том числе в «Нью-Йорк таймс», «Уорлд», «Вашингтон дейли ньюс», «Бостон ивнинг транскрипт», «Сатердей ревью», «Геральд трибюн» и других. Правда, и на этот раз не обошлось без попыток запретить роман, врагам писателя удалось приостановить продажу книги в Бостоне. Но эти единичные нападки не могли заслонить главного: американская и европейская читающая публика восприняла роман Драйзера как крупнейшее достижение мировой литературы.
«Драйзер, — писал после прочтения «Американской трагедии» Герберт Уэллс, — является гением в
