– Все равно ничего не понимаю! – вздернула плечи Александра. – Певчий и твой отъезд? Что здесь общего?
– В том-то и дело! Оказалось, отрок то ли рос вместе с сыном Сфендослава, то ли был при главном жреце, но руссы его ищут. О нем спрашивали купцы, прибывшие недавно из Киева. Я должен отвезти Баяна Сфендославу и его сыну.
– Ну так отвези!
– Не могу. Баян бежал.
– Бежал?!
– Евнухи хотели сохранить голос.
Александра гневно стукнула ножкой об пол.
– Ах, это отвратительное племя! Им мало, что сами они полулюди.
– Вот я и пришел тебе сказать, Александра: твое желание будет исполнено. Прежде чем отправиться за море, Баян споет тебе свои скифские песни.
– Что ж, я подожду подарка, – серьезно поклонилась брату Александра. – Прими и от меня подношение.
Сняла со стены маленький колчан с маленьким луком.
– Твоя детская забава?! – удивился Калокир.
– Ты плохо разбираешься в оружии, мой брат. Это древний лук скифов. Смотри, он склеен из разных пород дерева. Впрочем, пойдем-ка на стрельбище. Я попрощаюсь с моим любимцем и покажу, сколь он великолепен.
Калокир повиновался.
Они вышли в сад. Возле стены стояли три деревянных болвана с круглыми щитами на груди.
– Целься в эти щиты, – предложила Александра, подавая брату маленький лук и небольшие, но тяжелые стрелы.
Калокир попал одному болвану в плечо, другому ниже пояса, и только третья стрела впилась в край щита.
– Смотри, как учил меня целиться и как спускать тетиву мой отец.
Александра одну за другой пустила три стрелы, и ошеломленный Калокир увидел: все они попали в его стрелы.
– Так стреляет дука Константин! – с гордостью сказала Александра. – Это не лук! Это чудо!
– По-моему, стреляла все-таки ты сама, – засмеялся Калокир. – Но я бы хотел взять несколько уроков у твоего учителя.
– В чем же дело?! – раздался веселый густой голос.
В тени портика стоял дука Константин.
– Отец! – кинулась к нему Александра.
Дука поцеловал дочь в голову, в глаза, шепнул:
– Слезы не лить! Я уже дома!
Взял лук, потянулся за стрелами.
– Вот тебе первый урок, мой Калокир.
Трижды прозвенела тетива, и три стрелы попали в стрелы Александры.
– Знай, племянник, так стреляют руссы. Я их науку перенял в молодости.
Потом был пир, на пиру среди домашних людей дука поведал о своих злоключениях.
Посланный василевсом в Сицилию, он был вторым стратегом после командующего войсками патрикия Мануила Фоки. Мануил, сын Льва Фоки, племянник василевса, после быстрых побед под Сиракузами, Гимерой, Тавромением, Леонтиной потерял бдительность и, вместо того чтобы удерживать занятые города, стал гоняться за отрядами сицилийцев, пытаясь поскорее сломить всякое сопротивление.
– А на острове горы! – рассказывал Константин. – Фаланга была увлечена отступающим врагом в теснину. Мы разбрелись, ища малые группы агарян, и когда перестали быть единым целым, получили множество ударов со всех сторон… Я бывал во многих тяжелых сражениях, но такого не видывал. Нас резали, как скот для жертвоприношения. Многие, получив удары камнями сверху, не могли держать в руках оружия. Раненых неистовые сицилийцы тоже не щадили. Они перестали нас убивать только потому, что обессилили. Патрикий Мануил погиб, я получил ранение в спину, но Бог даровал мне жизнь. Флот друнгария Никиты тоже был разгромлен в Мессинском проливе. Нас, наиболее титулованных, собрали, посадили на корабль и отправили к правителю Египта эмиру Аль-Муизу. Сколько бы нас держали невольниками, одному Аллаху известно, но христианнейший наш государь не потерпел, чтоб мы долго томились в рабстве. Никифор пригрозил Аль-Муизу войною и не пожалел денег на выкуп. Вот я перед вами, знавший многие победы, а теперь видевший своими глазами, что это такое – безумная пляска смерти. Такого никогда уже не забыть.
– Мой дорогой дядя! – возразил Калокир. – Мы все будем молить Господа, чтоб тяжелые воспоминания оставили тебя… Государь, радуя народ, устраивает теперь великие игрища. Я приглашаю тебя и… некоего Александра завтра на ипподром. То, что готовит Никифор, – грандиозно.
– Колесницы! Кони! Возничие! – Дука Константин улыбнулся. – А возгласы партий?! Я всегда был красным.
– А я – белый, – сказал Калокир заносчиво.
– Я, увы, не бывала на ипподроме, – потупилась Александра, – но мой цвет – зеленый.
Отец приятельски подмигнул дочери: это была их давняя тайна. Александра хаживала на ипподром. Правда, в окружении многих слуг, одетая юношей.
– Бедный Мануил всегда стоял за голубого возничего, – помянул погибшего командира дука. – Возничих почитал за посланцев Небес. Дарил огромные деньги за победы.
– Может быть, и нашему семейству стоило бы увековечить героя ипподрома? – предложил Калокир.
– Поставим статую из золота? Для того чтобы показать Никифору нищету его духа? Он ведь духом не эллин. Ему бы и впрямь черную рясу носить. Но ведь не простит золота возничему!
– Юстиниан терпел! Возничему Уранию была поставлена статуя как раз из чистого золота! – воскликнул Калокир.
– Да… Уранию из золота, а василевсам – из бронзы, Азастасию – подавно из железа. – Дука усмехнулся. – Ромеи – это ромеи. Их приговор на века… Нет, племянник, не станем тратить достояние на пустое. Лучше дом построить для солдат, потерявших в походах здоровье… А на ипподром я вместе с неким Александром съезжу. Тем более что обещают грандиозное.
На улицах Константинополя
Баян пробудился от жара: кирпичи жгли, пахло хлебом, горячим тестом и – морем. Баян отодвинулся от печи.
В сердце было сухо и пусто: даже сна не приснилось о родной стороне.
Подумал о ромеях: почитают себя самыми умными, а доброй печки не умеют сложить. Всю зиму от холода трясутся.
Зима, впрочем, уже миновала, но весенние ночи – сквозняк и сырость. Пожалуй, еще похуже зимы.
Баян выбрался из своего уголка. Его увидел пекарь, пустивший вчера обогреться. Улыбнулся:
– Сны видел?
– Не видел.
– Хлеб нынче румяный, на тебя похож. Вот тебе монеты. Сбегай на Босфор, купи у рыбаков рыбы.
Улицы были еще сумрачные, не проснувшиеся. Рыбаки жарили рыбу прямо на лодках, на огромных жаровнях.
Когда Баян вернулся, у пекарни уже толпились дети бедноты. Пекарня готовила хлеб из муки самого грубого помола. Часть этого бедняцкого хлеба пропекали еще раз, превращая почти в сухари – для солдат в их походной жизни, для дальних монастырей…
Дети стояли в нерешительности. Они принесли самые дешевые монетки, но хлеб снова вздорожал. Пекарям приходилось покупать муку из житниц куролапата Льва Фоки. Видя, что год засушливый и урожай будет самый жалкий, куролапат заранее скупил запасы зерна и муки и теперь богател, заставляя платить богатых и бедных шестикратную цену.
