поманил к себе Баяна с Гораздом.
– Ребята, вот вам друг! Покажите-ка ему тайны ваши сокровенные. Побегайте всласть!
Отроки поклонились князю и княжичу, а с места сдвинуться не смели.
Святослав подтолкнул сына к отрокам, но Ярополк уперся, стал красным. Мгновение затянулось, и Баян, страдая, тоже запунцовел. Пустился бежать. Горазд кинулся за ним, за Гораздом княжич.
Остановились у конюшни, где держали священных коней. Ворота были заперты.
Посмотрели друг на друга.
– Батюшка привел в дар белую кобылу с жеребенком, – выдал секрет Ярополк.
– А твоему отцу подарят меч. Я сам к ножнам серебряных коньков приваривал, – похвастал Горазд. – Гривы да копыта золотые, и зубы золотые, и языки.
Княжич, как и его отец, был в круглой атласной шапке, опушенной белым горностаем. Кафтанчик тоже белый, с серебряными пуговицами. Рубашка уж такая белая, аж сияет, по вороту жемчугом шита.
– Мы бы тебя в кузню повели, – сказал Горазд, – да в таком белом кафтане туда нельзя.
– Я в кузне у себя на дворе был, – сказал княжич.
– Хочешь, на озеро пойдем? – предложил Баян. – Уж такое глубокое! А на дне свет.
– На озеро – нельзя! – Ярополк аж ногой топнул. – Меня к воде не пускают без гридней.
– Горазд! Горазд! – послышались торопливые оклики.
– Я тут! – откликнулся отрок.
– Тебя в златокузню зовут! – крикнул запыхавшийся Любим.
Баян и княжич остались одни.
– Хочешь, я тебе такую покажу тайну, какой даже волхв Благомир не видывал? – спросил Баян.
– Покажи.
– А в лес тебе можно?
– Если не больно далеко.
– А мы не далеко. Видишь, кипрей растет?
Побежали. Остановились перед цветами, обступившими молодые дубки. Баян осмотрелся, не следит ли кто. Приказал княжичу:
– Замри!
И снял с цветка язычок розового пламени.
– Хочешь подержать?
Княжич молча протянул ладони.
Баян бережно передал огонек. Ярополк смотрел то на чудо, то на удивительного отрока.
– Давай!
Баян забрал душу кипрея, вернул тотчас воспрянувшему цветку.
– Ты, княжич, про это никому не говори!
– И бабушке нельзя?
– Ни единому человеку.
– Не скажу.
– Поклянись.
– Клянусь белым конем Сварога.
Баян перевел дух.
– Ты волхвом будешь? – спросил Ярополк.
– Не знаю. Меня учат на гуслях играть да слова искать.
– Слова?
– Не простые. Заветные.
– А-а! – сказал княжич и посмотрел на отрока с завистью.
– А ты князем будешь? – спросил Баян.
– Буду, если не убьют.
– Кто?! – изумился Баян.
– Злые люди. На князей охотятся, как на красного зверя. – Ярополк смерил отрока взглядом с ног до головы. – Если будет божье изволение на княжеский стол мне сесть, я тебя к себе возьму.
– А зачем?
– Я буду княжить, а ты будешь советы давать. Тебе сколько лет?
– Восьмой год пошел.
– А мне шесть, ты почти на два года меня умнее.
– Иные старые, да глупей молодых.
– Нет! – решительно взмахнул рукой княжич. – Моя бабушка на сорок лет старше моего батюшки и на сорок лет мудрее… Ты об этом тоже никому не говори. Ни единому человеку.
– Дать клятву?
– Не надо. Ты знай да молчи.
– Ладно, – согласился Баян.
Вдруг разом затрубили турьи рога, призывая народ и волхвов прийти и поклониться Сварогу и Роду.
– Бежим! – Баян взял княжича за руку, и они помчались к Белому Каменному коню.
Ярополка забрали гридни[7], а Баяна увели с собой волхвы одеваться в священное платье.
Под гуды рогов жрецы, в пурпурных мантиях, в пурпурных чеботах, с пурпурными повязками на головах, спустились с горы к жертвеннику, а другие стали на вершине, над конем.
Рога смолкли. В наступившем безмолвии, будто вытолкнув золотую песчинку, пробился из недр земли родник. Родник журчит тихонько, и голос тоже сначала оробел от своей одинокости.
– Свет денницы явился Белому коню! И окунул он морду в ясли и ел свет дней, как зерна пшеницы, Колыбель света – море Востока.
– Дивно! – ободрил Благомир Баяна.
Отрок набрал воздуху перед вторым стихом, и теперь его голос, трепеща, полетел золотым солнечным зайчиком к солнцу:
– Свет звезд ночных явился тебе, скачущий по временам, как сеновал, что позади тебя. Колыбель ночи – в Западном море. Почуяв себя конем, ты помчал на себе богов. Почуяв себя жеребцом – ты понес на себе небо и пращуров наших. Почуяв себя лошадью – ты позволил людям положить на себя седло. Море – твоя колыбель, небо – твой отец, твоя мощь, земля – твоя мать, твоя опора.
Волхвы, стоявшие на горе, опустили огромное пурпурное полотнище, покрыв скалу до земли.
Будто во чреве земли пробудились вещие голоса. Низко, величаво зарокотал хор волхвов.
– Заря – голова жертвенного коня, солнце – его глаз, ветер – его дыхание, его раскрытая пасть – огонь. Год – тело жертвенного коня, времена года – его сердце, дни и ночи – его ноги, небо – его спина, земля – его брюхо, страны света – его бока, облака – его жвачка, реки – его жилы, печень и легкие – горы, леса и травы – его грива и хвост. Когда он оскалит пасть – сверкает молния, когда он дрожит – грохочет гром, когда он испускает мочу – льется дождь, когда он ржет – мы пробуждаемся к жизни.
Жрецы на вершине горы расступились. Раздался нарастающий топот, нутро земли загудело. По вершине горы мчался белый, сияющий на солнце конь.
Край скалы все ближе, ближе, и все яростнее скок! И было видно снизу – подковы золотые.
Баян узнал: это был конь, который ласкался к нему.
Тоненький крик взметнулся в небеса, но было поздно. В то же мгновение конь прянул в небо. Грива на нем стала дыбом, хвост потянулся, как перистое облачко. Дивный скакун не закувыркался в воздухе, он летел, может, и не ведая, сколь жестоко примет его тяжкая земля.
Гора скрыла падение. Удара тоже не слышали. Запел хор. Медноголосие волхвов посеребрили альты отроков, и алмазными просверками вспыхивали дисканты Баяна и Горазда. Звуки удесятерялись скалами, и людям чудилось – поют земля и небо:
– В жертву жертве жертвой воздали Сварог и Род по обряду первых жертводаяний. И стала жертва владычить над Сварогом и Родом и дивно расплодилась.
В это время по долине погнали табуны коней, стада коров, овец и коз бессчетно.
