— По моему скромному мнению, следовало бы пересмотреть оценку творчества Кардуччи.
— Это уже сделал Гоффредо Нуволари, — торжествующе возразил экзаменатор.
— Да, однако он не учел маленькой, но важной подробности. В микроэтюде Паольери я заметил, что великий филолог бичует отрицательное отношение сторонников научно-мифологического анализа к трудам Кардуччи и призывает молодежь глубже вникнуть в их суть. Поэтому я хотел бы представить на суд уважаемых ученых, профессоров университета, свою скромную гипотезу. Я считаю, что у Кардуччи мы находим научно-фантастическое обоснование принципа зимней спячки.
— Вы так думаете?
— Бог ацтеков пробуждается от зимнего сна, чтобы отомстить за свой народ. Его могущество привлекает “красавца-блондина Максимилиана” и временно торжествует возмездие. У Кардуччи мы встречаем научный реализм, что характерно и для “Монгольфьера” Монти, и для “Обрученных” Мандзони (сцена чумы). Все эти короткометражные фильмы очень подходят для слаборазвитых районов. Интересна также работа Пирелли о машине времени, использованной Фосколо в “Гробницах”. Благодаря машине времени в людях прорывается наружу все подсознательное…
— Да, но эта теория весьма спорна. Приведите, пожалуйста, пример использования машины времени в традиционной поэзии. Смелее, я вижу, что научно-фантастическая эстетика вам не чужда.
— У Пасколи.
— Пасколи? Но мы же используем его творчество, только когда требуется проиллюстрировать ботанические и зоологические фильмы!
— Пора покончить с недооценкой этого великого фантаста. Ригатони прав. Вы помните маленькое стихотворение об Одиссее, возвращающемся в свое прошлое? Так вот, Ригатони открыл, что Одиссей не смог бы этого сделать, не будь у него машины времени. Ведь это очевидно! Одиссей возвращается назад, и происходит то же, что с магнитной лентой, когда нечаянно нажимают на клавишу стирания. Одиссей был слишком примитивен и не умел пользоваться машиной времени, он оставил клавишу нажатой — ж-жик! все стерто: циклоп, сирены, Каллппсо, да и само рождение Одиссея. Помните стихи:
— Превосходно. Можете идти.
— А девственно-чистая, разумная собака Парини?..
— Я же сказал, вы свободны.
— Я могу опровергнуть древнефантастические ошибки Дзанелла в “Хрупкой раковине”.
— Убирайтесь!
Служителям пришлось вытолкать Эроальдо, а он все тараторил без умолку. В коридоре его поддержала чья-то заботливая рука.
— Как я отвечал? Как я отвечал? — растерянно спрашивал Эроальдо.
— Все в порядке, уверяю вас. Вы благополучно выдержали экзамен.
— Только вот перестарался немного, — съехидничал кто-то.
— Оставьте его в покое. Идемте со мной, коллега.
Повелительный тон, твердая рука: незнакомец уверенно повел его к лифту. Эроальдо успокоился и взглянул в лицо спасителя: старый седой преподаватель, качая головой, сочувственно смотрел на него.
— Как они калечат молодежь! Нужно изменить всю систему. Но об этом уж я сам позабочусь. Я пишу книгу, которая наверняка вызовет скандал, но она необходима.
— Полную или короткометражную? — поинтересовался Эроальдо, выходя из лифта.
— Я пишу ее пером, это более действенно.
“Какой-то сумасшедший, только этого мне не хватало!” Эроальдо учтиво улыбнулся, одновременно пытаясь незаметно улизнуть, но старик крепко держал его за локоть.
— Внизу, в подвале, вам придется подождать несколько часов, прежде чем вы узнаете окончательные результаты конкурса. Пойдемте со мной. Тут есть кафе-автоматы.
— Дорого? — с тревогой спросил Эроальдо.
— Не очень. Нельзя же целый день поститься! Успокойтесь, иначе вам непременно станет дурно. Ведь предстоит еще одно трудное испытание. Я-то знаю, не первый год сдаю экзамены.
— И каждый раз проваливаетесь? Вас до сих пор не зачислили в штат? — изумился Эроальдо.
— Я уже двадцать лет состою штатным преподавателем.
— Простите, но зачем же вы тогда приходите?
— В том-то и дело, что все эти конкурсы — бессмысленная затея. Присядем. Судите сами, по правилам конкурс открыт для всех дипломированных педагогов. У меня диплом есть, значит, я тоже могу принять участие. Ну, не глупо ли? Поэтому я и начал писать книгу. Школьная система Италии нуждается в реформе. Я предвидел это тридцать лет назад. Так продолжаться не может. Видите ли…
— Извините, а что это такое? — И Эроальдо показал на огромный экран, занимавший всю заднюю стену; толстая черная линия делила его пополам.
— Здесь появляются фамилии победителей с указанием набранных очков. Но списки поминутно изменяются, ведь еще не все экзамены кончились. Фамилии соискателей постоянно переходят из верхней половины экрана в нижнюю, по мере того как машина корректирует результаты и выявляет новых победителей конкурса. Если ваша фамилия вверху, то у вас есть шансы получить место, ну, а если внизу… Но не расстраивайтесь, коллега, до появления окончательного списка всегда остается надежда… Простите, ваше имя?
— Эроальдо Банкони.
— Новых сведений пока нет. Успеете подкрепиться. Я подожду здесь.
Эроальдо поблагодарил и подошел к автомату. Прежде чем выбрать блюда, он внимательно ознакомился с ценами.
— Вот теперь-то и начинается обман.
Эроальдо обернулся и увидел рядом с собой преподавателя в роговых очках.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Эроальдо.
— А вы не знаете? Рекомендации, политические взгляды…
— К счастью, машины политикой не занимаются, — убежденно заявил другой соискатель.
— А кто в них данные вводит? — с иронией спросил учитель в очках.
— Члены комиссии вне подозрений: разве вы сами не видите, что их заставляют молниеносно принимать решения? И кроме того, ведь все фиксируется. А чтобы смошенничать, нужно время.
— Зато чтобы ошибиться, достаточно секунды. К тому же магнитные ленты исчезают в чреве машины, а если она чувствительна к индивидуальному магнетизму кандидата, тогда прощай справедливость. И машина может быть пристрастной.
Эроальдо широко раскрыл глаза:
— Я с вами совершенно согласен. Какое тонкое научно-фантастическое объяснение!
И он ринулся к экрану.
Его фамилия была в самом низу. Буквы почему-то все время расплывались. Тысяча чертей! А вдруг его магнетизм не понравился машине? Решительно его фамилия заметнее других прыгала перед глазами, и мерцание красных букв пугало Эроальдо — он еле сдерживался, чтобы не разрыдаться. Подлый робот, продажная тварь, что я тебе сделал?! Оставь меня в покое!
Он отер слезы и снова впился глазами в экран: ему показалось… или дрожание и в самом деле усилилось? Нет, он не ошибся! Экран словно пустился в пляс, все слилось, ничего нельзя было разобрать. Кто-то крикнул:
— Новые данные! Черт побери, я был двадцать третьим, а стал сорок седьмым!
А его фамилия наверху! Браво, робот! Теперь мы с тобой поладим. Но что это? Буквы снова заколыхались. Ну, ну, перестань шутить, глупец, не то я вдребезги разнесу твой проклятый механизм!
