ты поехала за ним…
— Нет. — Бренвен поймала руку Уилла и продела свои пальцы сквозь его. — Это работа. Очень хорошая работа, и ничего больше. Я не знала ни души, когда приехала туда, и с тех пор я держусь особняком. Я нашла место, которое мне очень нравится, на побережье к северу от Сан-Франциско и сняла там домик. Я езжу туда одна, так часто, как только мне представляется подобная возможность. Это чудесное место — оно тебе очень понравится.
— Там прохладно? Мне кажется, я слышал, что в той части страны большую часть года прохладно.
— Да, там почти всегда прохладно и редко бывает по-настоящему холодно. И постоянно туман, который приносит прохладу и освежает кожу.
— Это звучит просто божественно. Там, где я был, я иногда думал, что больше никогда не почувствую свежий ветер и, если все-таки выберусь оттуда, до конца своей жизни не отойду больше чем на шаг от кондиционера.
Бренвен наслаждалась, слушая шутливый тон Уилла. Она предпочитала вспоминать его именно таким, с легким характером, всегда готовым посмеяться над самим собой, а не напряженным, обвиняющим себя во всем человеком, который провел трудную ночь у нее в квартире перед тем, как вернуться в Иран. Она сжала его руку и подождала, что еще он скажет.
— Я отрастил бороду и носил тюрбан, как сикх, потому что сикхи высокие. Знаешь, чтобы изменить свою внешность. Больше никогда не буду носить бороду. — Он поднял их переплетенные пальцы к губам и поцеловал ее костяшки. — Давай я расскажу тебе обо всем остальном, когда мы все будем вместе. Эллен и… э-э…
— Джим.
— Спасибо. Эллен и Джим — трудно поверить в то, что Эллен вышла замуж, правда? Она вышла замуж, а не ты. Мне трудно поверить во многое. В любом случае Эллен и Джим тоже захотят послушать, а я не хочу вспоминать об этом слишком часто. Бренвен, ты знаешь о… о…
— Твоей жене и сыне? Да, Уилл, знаю. Мне очень жаль.
— И мне тоже, — прошептал он. Уилл отобрал у нее свою руку и несколько ошеломленный встал. — Мне кажется, я бы наверное… э-э… отдохнул немного. Э-э… перед обедом. Я даже не уверен в том, который сейчас час. Я продал свои часы миллион лет назад.
— Пойдем. — Бренвен встала рядом с ним, взяла его за руку и стала успокаивать его. — Мы купим тебе завтра новые часы. Я поеду с тобой в магазин или Джим, если ты хочешь. А сейчас пойдем наверх, и я покажу тебе твою комнату. У тебя масса времени, чтобы поспать перед обедом.
— Я не могу поверить в то, что я здесь, — сказал Уилл, покачивая головой, когда они поднимались по лестнице.
После обеда они вчетвером сидели в маленькой гостиной, в комнате, которой Эллен редко пользовалась до того, как вышла замуж за Джима. Сейчас это было его царство, мужественное, заполненное кожей, книгами и фотографиями, более уютное место, чем большая гостиная с ее огромными стеклянными панелями. Джим начал было разжигать огонь в маленьком камине, но Уилл остановил его.
— Вы не будете возражать, если мы посидим без огня? Я знаю, уже… что сейчас, октябрь? Но я… э- э…
— Он предпочитает холод, — вмешалась Бренвен. — Ему очень долго было слишком жарко. И да, сейчас октябрь.
— Да, мне было слишком жарко, — согласился Уилл. — Как ты узнала об этом?
— Ты сказал мне об этом сегодня днем перед тем, как лег спать.
— О да. — Уилл потер рукой лоб и провел ею вверх, к сверкающей на затылке лысине.
Он казался не таким, каким был сразу после своего прибытия. В течение всего обеда он выражался немного неясно, часто забывая слова, а в его глазах снова появилось это направленное внутрь выражение.
Эллен, на которой было длинное мягкое платье из золотистого кашемира, свернулась рядом со своим мужем на кожаном диванчике. Бренвен в пурпурной шерстяной юбке и светло-зеленом пуловере обеспокоенно сидела в глубоком кожаном кресле. Уилл, который сидел точно в таком же кресле, снова потер рукой лоб и прокашлялся.
— Мне бы хотелось рассказать вам, что произошло, — начал он.
— Ты уверен, что ты действительно хочешь этого? — нейтральным голосом сказал Джим. — Тебе придется повторять свою историю снова и снова в течение нескольких следующих дней. Нам не хотелось бы оказывать на тебя давление. Мы хотели бы, чтобы ты считал этот дом местом, где можешь просто отдохнуть.
— Я хочу, чтобы Бренвен узнала об этом, — сказал Уилл, глядя прямо на нее, — и я подумал, что я просто… э-э… расскажу вам троим одновременно.
Эллен и Джим оба наклонили голову, чтобы показать, что они понимают его чувства, и Уилл начал свой рассказ.
— Мы не получили предупреждения, на которое я надеялся, перед восстанием. Я в течение нескольких недель пытался убедить Алету уехать из Тегерана вместе со мной и взять с собой Пола, но она не хотела сдвинуться с места. Я был расстроен этим и разнервничался, но продолжал тем не менее осуществлять свои планы, будучи уверен, что вовсе не опережаю события. В то утро все, казалось, произошло в один момент. Шум, крики, люди ворвались в дом и стали бегать по всем комнатам. У них были ружья, винтовки. Они застрелили Алету и Пола и некоторых слуг, которые пытались помешать им. Их застрелили прямо в спальне. Я находился в другой части дома, готовя деньги, паспорта и тому подобное. Я не знаю, почему они не прибежали ко мне, но они этого не сделали. Одна из служанок, женщина, ворвалась ко мне и сказала, что моя жена и сын мертвы. Она все тащила меня за руку, повторяя, что я должен выбраться из дома до того, как они вернутся, и что она отведет меня туда, где нет опасности. Но я не мог уйти, не увидев свою жену и мальчика…
Рассказ Уилла прервался, а его пальцы впились в ручку кресла. Его лицо было изможденным, но на нем не было никаких эмоций. В течение всего этого рассказа голос тоже оставался равнодушным.
— Они были такими… такими мертвыми! Я не знал, что делать. Совсем потерял соображение. До этого я был вполне собранным и беспокоился только, хватит ли нам денег, чтобы выбраться из страны, а после того, как я увидел их лежащими там, все как будто выключилось.
— У тебя был шок, — сказал Джим.
— Наверное. Как бы то ни было, женщина, имя которой я вспомнить не могу, взяла меня за руку и вывела из дома. Я думаю, что она накинула на меня что-то, какой-то плащ или накидку, но я не уверен в этом. Она держала меня за руку, и мы просто шли и шли сквозь все эти крики и убийства. Я до сих пор не могу понять, почему меня не убили.
— Если бы они поймали тебя, они использовали бы тебя в качестве заложника, — сказал Джим.
— Может быть. Я помню, как мы шли по улицам, а потом не помню абсолютно ничего, как будто бы потерял сознание или что-то в этом роде. Через пару дней я пришел в себя и понял, что нахожусь в доме у этой женщины, в крохотной комнатке без окон, в которой было жарко, как в печи, и что эта женщина, наверное, спасла мне жизнь. Я попытался открыть дверь, но она была заперта, и тогда я подумал, что они держат меня здесь как пленника — не заложника, это мне не приходило в голову, а именно пленника. Мне было все равно. Она приносила мне еду и воду, а кто-то из мужчин семьи выводил меня иногда, чтобы помыться в ванной. Они разговаривали со мной на фарси — я понимаю этот язык, но я не слушал и не разговаривал с ними. Видимо, я ел то, что мне приносили, но я не помню. Большую часть времени я спал.
Через некоторое время они стали оставлять дверь открытой на ночь. У них в доме был маленький внутренний дворик, и я думаю, что свежий воздух оживил меня. И кроме того, ночью было прохладнее. Я выползал во дворик и смотрел там на звезды. Наконец, через несколько дней или может быть недель, я понял, что они прячут меня. Они не могли меня держать в качестве пленника, потому что не забрали у
