рук.
А «Д-24» гудел. Родионов опять подошел к мотору, постоял, наклонился к Шелесту и что-то прокричал. Бережков, смеясь, подставил ухо.
— Когда же он сломается? — весело крикнул Родионов.
— Сломается, не беспокойтесь! — так же весело заорал в ответ Бережков.
Он уже не был птенцом в своем деле, твердо знал, что поломки еще будут, и запасся терпением, упорством, ультраупорством, по его выражению, чтобы доводить, доводить мотор.
— Оставайтесь с нами до утра! — прокричал он Родионову. — Тогда, может быть, дождетесь…
Родионов отрицательно повел головой.
Он так и не дождался поломки. Еще некоторое время он побыл у мотора, зашел в зал испытательной станции, потом попрощался со всеми и уехал.
Мотор действительно сломался лишь к утру, беспрерывно проработав четырнадцать с половиной часов. Для истории сохранилась краткая деловая запись об этом в журнале дежурных инженеров АДВИ, помеченная уже утренней датой: первым января 1930 года.
29
Несколько дней спустя Шелест привез в институт радостную весть. Высшими правительственными органами было принято решение: завод авиационных моторов, строящийся на берегу Волги, предназначить для серийного выпуска «Д-24». Шелест вскоре выезжал за границу в составе специальной комиссии, которой поручили заказать и закупить оборудование нового завода. Авиатресту было дано распоряжение изготовлять вне всякой очереди на своих предприятиях по заказам АДВИ все, что в процессе доводки мотора потребуется институту.
В связи с отъездом Шелеста Бережкову, как главному конструктору АДВИ, предложили временно замещать директора. Бережков наотрез отказался, даже когда ему позвонил Родионов.
— Не могу, Дмитрий Иванович, избавьте. А то меня непременно будут судить за кошмарнейшие преступления по службе.
— Почему так?
— Потому что у меня сейчас сомнамбулическое состояние.
— Какое?
— Сомнамбулическое. Я абсолютно невменяем. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не понимаю, кроме…
— Кроме мотора?
— Да. Я теперь, как пуля, устремлен только к одной цели: довести мотор.
— Вот, вот… И надо устремить весь институт к этой же цели… Кто же проведет это практически? Мне подумалось: конструктор мотора.
— Конечно, конструктор! — пылко воскликнул Бережков.
Родионов рассмеялся:
— Нуте-с… Нуте-с, пуля… Договорились. Жму вашу руку.
— Подождите, Дмитрий Иванович. Решайте, как хотите, лишь бы я знал только мотор, лишь бы меня от этого не отвлекали.
— А кто будет отвечать?
— Не знаю, Дмитрий Иванович, как это выйдет юридически, но ведь я все равно отвечаю за свою вещь всей своей судьбой.
Родионов помолчал, потом сказал:
— Хорошо. Что-нибудь придумаем. Занимайтесь мотором.
Комиссия по закупке оборудования, снабженная всеми чертежами, вскоре уехала. Предварительно были просмотрены многие десятки прейскурантов-каталогов машиностроительных фирм, разработаны спецификации. Бережков принимал в этом самое деятельное участие, внес массу предложений, сопровождая их моментальными набросками на полях каталогов или на любом попавшемся под руку листе бумаги. Проводив Шелеста, он продолжал с коллективом АДВИ улучшать мотор.
Однажды ему снова позвонил Родионов. Расспросив о работе, Родионов сказал:
— Алексей Николаевич, у меня к вам предложение: вылететь со мной завтра на площадку завода. Пора вам пройтись по цехам, где будет выпускаться ваш мотор, окинуть все хозяйским взглядом.
— А у меня, — живо ответил Бережков, — есть встречное предложение. Что вы скажете о поездке туда на аэросанях? Славно промчимся, Дмитрий Иванович.
— С двумя-тремя приключениями в пути?
— Что вы! Никогда.
— Уж никогда ли?
— Дмитрий Иванович, я, конечно, не принимаю в расчет уму непостижимых случаев.
Родионов улыбнулся, держа трубку. В эти дни, когда мощный советский авиамотор был уже, казалось, создан, он охотно шел на шутку, подшучивал над Бережковым.
— А почему, собственно, нам не испытать и приключений? — сказал он. Нуте-с… Кто нам это запретил?
— Испытаем! — воскликнул Бережков. — Ручаюсь, испытаем. У меня ни один пробег еще не обходился без чего-нибудь невероятного…
— Не хотелось бы, Алексей Николаевич, только одного…
— Чего?
— Уму непостижимо засесть где-нибудь в сугробе.
— Никогда! Какие же теперь сугробы? Март. Самый дивный наст. Ничего чудеснее нет на свете.
— А сани в путь готовы?
— В АДВИ, Дмитрий Иванович, они всегда готовы.
— Что же, тогда завтра в шесть утра буду на Лефортовском плацу.
Бережков разыскал в мастерских Недолю. Там опять внимательно перебирали мотор.
— Федя, за дело!
Младший инженер-конструктор недоуменно посмотрел.
— Федя, завтра едем!
— Куда, Алексей Николаевич?
— На Волгу, на аэросанях.
— Зачем?
— На завод, где будет выпускаться наш мотор. Надо проверить, все ли там в порядке… Оглядеть все по-хозяйски.
Бережков с удовольствием повторял слова, только что услышанные от Родионова. Он послал Недолю подготовить сани к поездке. Теперь молодое поколение АДВИ быстро завладевало в институте всем. Недоля, как некогда и Бережков, жадно работал и в конструкторском бюро, и в мастерских, увлекался и аэросанями, проектируя для них с двумя товарищами свой первый собственный мотор.
30
Нет, в пути ничего не приключилось.
К десяти часам утра они вынеслись к Волге. Бережков заложил крутой вираж. Сани, накренившись, прочертили одним полозом по снежной целине красивую, геометрически точную кривую. С раскрасневшимся счастливым лицом Бережков оглянулся на Родионова, сидевшего в пассажирском отделении, поймал веселый взгляд, кивок и вовсю пустил сани по нехоженой белой глади русла, обозначенной высоким берегом с глубокими тенями оврагов. Мартовское солнце уже пригревало, в кабинке
