— Странный порядок, — повторил Родионов. — Для чего, собственно, вы тут сидите с этими ложками?
Запинаясь, она объяснила, что каждый, уходя из столовой, обязан сдать ложку. И показала большую плетеную корзину на столе, куда их следовало бросать.
— И вы здесь контролируете, чтобы рабочий, не дай бог, не унес вот эту деревяшку?
— Да…
Бережков увидел, что шея Родионова опять покраснела. Вынув из кармана совершенно чистый платок, Родионов протер полученную ложку. На полотне остался чуть заметный слой жира: ложка была плохо вымыта. Он повернулся к Новицкому. Брови круто взметнулись.
— Вам хотелось бы обедать здесь, товарищ Новицкий?
Несколько рабочих, сидевших неподалеку, заинтересованно прислушивались. Кто-то торопливо вышел из-за дощатой перегородки в глубине и нерешительно остановился.
— Дмитрий Иванович, — негромко ответил Новицкий, — во-первых, я столовыми не занимаюсь. Это дело кооперации…
— Не мое дело? И это говорит член партии, директор, коммунист?
— Дмитрий Иванович, — по-прежнему негромко, но твердо перебил Новицкий. — Вы могли бы сказать мне все это в кабинете, а не здесь…
Родионов сдержался. Не вымолвив больше ни слова, он бросил ложку в корзину на столе и зашагал к выходу. На воле Новицкий сказал:
— Должен повиниться, Дмитрий Иванович, я ни разу не бывал в этой столовой. Не находил времени…
— И очень плохо. Позор проверять эти несчастные ложки! И содержать столовую в такой грязи! Детские ясли у вас на стройке есть?
— Да…
— Но вы и там, наверное, ни разу не были?
— Не побывал, Дмитрий Иванович.
— Нуте-с, поедемте туда… А затем в партийный комитет… Вы и там, думается, не частый гость?
Новицкий промолчал.
У барака стояла легковая машина, которая ранее, когда они шли, медленно следовала за ними. Родионов обратился к Бережкову:
— Алексей Николаевич, вы, пожалуйста, пройдитесь по цехам. Все осмотрите по-хозяйски… Встретимся… — Отогнув кожаный обшлаг, Родионов взглянул на часы. — Встретимся, если не возражаете, через два часа вот там, у заводоуправления.
Он указал на очень заметное, четырехэтажное, уже оштукатуренное и частью застекленное здание в центре площадки. Потом сел с Новицким в машину. Она тронулась.
34
Ровно через два часа тот же облупленный пофыркивающий автомобиль подкатил к четырехэтажной коробке заводоуправления.
Фасад был залит мартовским солнцем, перевалившим за полдень. С крыши, обросшей сосульками, сбрасывали тяжелый, напитанный влагой снег. Широкое крыльцо из тесаных плит серого камня вело к главному входу: там уже были навешены массивные дубовые двери, еще не выкрашенные, а только зашпаклеванные. В некоторых окнах уже блестели стекла, забрызганные жидким мелом. А боковое крыльцо еще было забрано лесами. Шаткий наклонный настил из пары досок пока заменял здесь ступени. По этому настилу строители то и дело вкатывали с разбегу тачки или таскали носилки с цементом, известью, песком.
— Где же наш Бережков? — произнес Родионов, выйдя из машины и оглядываясь.
Новицкий ответил:
— Наверное, увлекся и про все забыл… Слишком импульсивная натура.
— А это неплохо… Нуте-с…
Сейчас родионовское «нуте-с» вызывало на разговор. Новицкий сдержанно пожал плечами. Но в ту же минуту появился Бережков. Он вышел из здания, сбежал по главному крыльцу, взволнованно направился к Родионову:
— Дмитрий Иванович, меня зарезали!
Его энергичный вид — слегка разрумянившиеся на ветру щеки, сдвинутая немного набекрень меховая шапка, черненый полушубок, туго перехваченный ремнем, испачканный на плечевом шве известкой, — его вид так противоречил возгласу, что Родионов улыбнулся.
— Кто вас тут обидел?
— Форменным образом зарезали! Я обошел завод…
— Нуте-с, нуте-с…
— Прекрасный завод! Необыкновенный завод! Но для работы главного конструктора не создано абсолютно никаких условий.
— Какие же вам нужны условия? — сухо спросил Новицкий.
— Конструкторское бюро загнали в какой-то закоулок.
— Закоулок в двести пятьдесят квадратных метров.
— А мне нужно в несколько раз больше.
— Ого! Может быть, все это здание?
— Нет, другое… Которого еще здесь нет… Дмитрий Иванович, это страшное наше упущение. Где мы будем изучать мотор? Где наша испытательная станция? Главному конструктору необходимо свое здание. И оно должно быть самым лучшим, самым чудесным на заводе.
— Вот, — усмехнулся Новицкий, — поскакал в царство фантастики.
— Нет, почему же? — проговорил Родионов. — Послушаем его.
— Я, Дмитрий Иванович, категорически настаиваю на отдельном здании. Иначе мы сами зарежем наш мотор! Ведь он должен с каждым годом развиваться, совершенствоваться. Над ним надо работать! Но где же я буду этим заниматься? Где буду экспериментировать?
И Бережков возбужденно описал здание, которое ему виделось в воображении, — со специальными лабораториями, где можно создавать искусственно разреженную атмосферу, чтобы изучать поведение мотора на различных высотах, с небывалыми рентгеновскими установками, которые насквозь просвечивали бы работающий двигатель, и так далее и так далее. Невольно улыбаясь, Родионов опять, как и под Новый год, у ревущего мотора, вглядывался в конструктора с каким-то особым интересом.
— Павел Денисович, нуте-с, что вы можете возразить по существу?
— Ей-богу, с удовольствием бы все это построил, — весело ответил Новицкий. — И перетащил бы сюда весь институт Шелеста. Но мне дан проект. Для меня это закон. И я не могу строить того, что придет в голову мне или такому фантазеру, как наш уважаемый Алексей Николаевич… У нас, как на всяком современном заводе, есть контрольные лаборатории…
— Мне надобно не то!
— Во всяком случае, Дмитрий Иванович, проект обсуждался много раз, и никто об этом не просил.
— А я прошу!
— Хорошо, — сказал Родионов. — Дадим вам свое здание.
И опять, как всегда, когда он говорил, почувствовалось; что он скажет, то и будет.
— Дадим, Павел Денисович, все, — продолжал Родионов, — о чем просит конструктор мотора. В этом нельзя жаться, ибо дело идет… — он помолчал, — о мировом соревновании. Проект надо соответствующим образом дополнить…
— Я сам все начерчу! — воскликнул Бережков.
