иноплеменников, а России не служили и налогов не платили. Как только русские пытались превратить номинальную власть над казахскими жузами в реальную, начались восстания. Первое вспыхнуло еще во времена Екатерины II. На годы правления ее внука, Николая I, пришлись два крупных казахских восстания. Последнее восстание началось в 1916 году, а его вождь Амангельды Иманов сумел продержаться со своими повстанцами до распада Российской империи.
Древний Маверранахр был подчинен военной силой. Причем войскам Черняева, Веревкина, Кауфмана противостояли не только плохо вооруженные армии Коканда, Хивы и Бухары. На борьбу с неверными поднялись и тысячи простых сартов, как называли русские оседлое мусульманское население Средней Азии. В 1868 году генерал Кауфман взял древний Самарканд, но стоило основным силам покинуть город, как в солдат малочисленного русского гарнизона полетели камни. На помощь восставшим жителям пришла огромная армия эмира Бухарского. Русский гарнизон, запертый в цитадели, выдержал недельную осаду. Семьсот солдат против 65 тысяч бухарцев и десятков тысяч восставших жителей Самарканда. Выстояли и дождались подкрепления. Найдется ли русский писатель, который когда-нибудь напишет об этом? Завоевание Средней Азии осталось для нас в картинах Верещагина, участника самаркандской обороны 1868-го.
Все это напоминает завоевание англичанами Индии, с той лишь разницей, что британцы в Индии сказочно обогатились, а России ее новые владения приносили одни расходы.
Конечно, сопротивление в Туркестане было намного слабее, чем на Северном Кавказе, где целые народы предпочитали махаджирство (изгнание) или гибель подчинению русским. В Средней Азии были долгие периоды мирной и сравнительно безопасной жизни. Крепкая власть Белого царя обеспечила мир и порядок в стране, еще недавно страдавшей от беспрестанных междоусобных войн. Русские принесли в Среднюю Азию современную медицину и европейскую технику. Уже в советское время нищий Туркестан, где смертность едва ли не превышала рождаемость, превратился в процветающую землю с богатыми кишлаками и красивыми современными городами. Но чем все это закончилось?
Гумилев не дожил до трагедии русского населения Средней Азии, а сведения о бегстве русского населения из «евразийского» Казахстана были государственной тайной. Историк Р.Г.Пи хоя пишет, что только с 1979-го по 1988-й из Казахстана выехало в Россию около 400 тысяч русских. Но разве Гумилев ничего не знал о грандиозном восстании 1916 года? Киргизы, казахи, дунгане, сарты нападали на русские селения, мужчин убивали (обычно забивали палками насмерть), а женщин и детей захватывали в плен. Восстание было подавлено, около полумиллиона человек переселилось в Китай, спасаясь от репрессий.
Главной причиной Туркестанского восстания считается земельный вопрос: власть отнимала земли у местных жителей, в особенности у кочевых казахов и киргизов, и передавала их русским поселенцам, что не могло не вызвать возмущения и даже ненависти. Поводом к восстанию стала мобилизация мужчин на строительство оборонительных сооружений. Сартам и киргизам далекая Первая мировая война была совершенно непонятна и не нужна, ведь германцев и австрийцев они в глаза не видели.
Но ведь была и еще одна причина. Русские устанавливали в Средней Азии привычные порядки, которые азиатам казались дикими, невозможными, неприемлемыми. Например, семиреченский губернатор велел во всех мечетях и медресе вывесить портреты императора. Висят же портреты в гимназиях, так пусть и туземцы уважают государя! В Ташкенте русские пустили трамвай, дело хорошее, но зато предусмотрели в вагонах особые места для людей в «туземной одежде».[50] В присутствии офицеров и чиновников «туземцы» должны были вставать и кланяться, и неважно, кто этот «туземец» – резвый бача или седобородый аксакал с больными ногами. После того как Туркестан объявили на военном положении, туземцам запретили продавать железнодорожные билеты. Но ведь перед нами тот самый конфликт этнических традиций, что описан Гумилевым еще в «Древних тюрках», «Хуннах в Китае», «Тысячелетии вокруг Каспия». И дело не только в надменности и недальновидности царских чиновников – конфликты вспыхивали и между простыми людьми. Несхожесть стереотипов поведения порождала взаимную неприязнь, высокомерие одних и глухую злобу других.
Особенно дурно складывались отношения между недавними переселенцами из России и киргизами. По словам поэта и переводчика А.Н.Зорина, «…с появлением переселенцев… отношения сразу стали враждебными. Киргизов они называли 'собаками'. <…> Между русскими, главным образом новосельцами, и киргизами установились враждебные отношения: со стороны русских явная, а со стороны киргизов скрытая злоба против русских». Пренебрежительное отношение некоторых русских к «азиатам» проявлялось и много лет спустя, уже в советское время.
Из воспоминаний Михаила Ардова: «В шестидесятых годах мой младший брат Борис был актером театра 'Современник'. Помнится, летом его включили в группу артистов, которая отправилась в Казахстан 'обслуживать целинников'. Сначала они оказались в Алма-Ате и попали там на американскую выставку. И вот мой брат стал свидетелем беседы, она происходила между местным жителем (из русских) и американцем. Наш соотечественник говорил: «Ну что же вы так негров не любите? Линчуете их… Вот мы тут с казахами живем – и ничего, терпим!»
МОНАРХИСТ И ДЕМОКРАТ
В октябре 1935 года в кабинете следователя Штукатурова Николай Николаевич Пунин дал показания, будто Лев Гумилев «высказывал симпатии принципам монархизма» и считал необходимым заменить советскую власть монархией. О монархизме Гумилева поведал следователю студент истфака Игорь Поляков, а Валерий Махаев, признавший Гумилева «человеком явно антисоветским», еще и уточнил: «Гумилев считал правильным государственным устройством монархию. Однако реставрацию династии Романовых он считал невозможной, так как Романовы себя скомпрометировали. Лучший вариант – это монархия с консультативным советом, состоящим из дворян».
Поверим на слово, допустим, что Гумилев в тридцатые годы был монархистом. При его, казалось, полной несовместимости с коммунистической властью, с миром, в котором ему (вспомним Эмму Герштейн) «не было предусмотрено… никакого места», монархизм Гумилева не удивляет. Но сохранил ли он верность монархизму и позднее?
Уже первое следствие на долгие годы отучило Льва Гумилева разговаривать о политике даже с самыми близкими людьми. А научные работы Гумилева не позволяют причислить его к монархистам, сторонникам олигархии, демократии, аристократии. Нельзя сказать, что сильной руке тюркских каганов и монгольских ханов он симпатизировал больше, чем племенным союзам теле, кыпчаков (где власть хана была ограничена) или карлуков, у которых даже не было ханской власти.
В последние десять лет жизни Гумилев уже мог без страха говорить о политике. Что же стало с его политическими убеждениями? Людмила Стеклянникова называет Гумилева «убежденным монархистом и горячим патриотом». Ольга Новикова тоже считает Гумилева православным монархистом. Но сам Гумилев слова учеников и друзей не подтверждает.
Монархистами могли быть люди, романтически настроенные, утописты и мечтатели. «Реставрации досоветской России быть не может, трамвай ушел…» – говорил Гумилев, разбиравшийся в законах истории намного лучше своих друзей.
В одном из последних и самых значимых интервью Гумилева речь зашла как раз о монархии. На прямой вопрос: «А каково было место в евразийстве монархической идеи, на Ваш взгляд?» – Гумилев ответил: «…довольно слабое место они отводили в общественном устройстве России монархическому принципу. Петра Первого Трубецкой ругает всеми словами, а монархическая идея – он считал – может быть, а может и не быть, он не хотел предрешать выбор народа. Самое главное – 'не попасть к немцам на галеру', к европейцам то есть. Я с ним полностью согласен, это самое главное».
Как видим, особенного интереса к монархии у Гумилева не было. Он ведь не был ни политиком, ни политическим мыслителем. Главное – избавиться от западничества, а общественный строй и политический режим – дело второстепенное. Но, разумеется, Гумилев не принимал ни коммунизма, ни социализма, не сочувствовал левым. Людмила Стеклянникова записала замечательную и редкую для советского гражданина, даже такого, как Гумилев, оценку гражданской войны в Испании:
