Душехранитель

за волновавшийся от бурной радости хвост и благодаря ей снова поднялся на ноги. Это вызвало в нем прилив бурного восторга, и мальчишка звонко хохотал, а пес вторил ему, отрывисто лая и пытаясь лизнуть в нос.

— Сэм! Сэм! Не лезь к детям, сколько говорить?! — к ним бросилась хозяйка спаниеля, но Рената придержала ее за руку и показала, что все в порядке, что не нужно им мешать. — Ну, разные люди по- разному относятся… — пробормотала владелица Сэма, смущаясь. — Ах, как красиво играют! Мальчику вашему годик?

Рената покачала головой и показала обе ладони.

— Шустрый мальчишка… Нам пора, вы простите… Сэм! Ко мне!

Собака с неохотой, повиляв напоследок хвостом, побежала за хозяйкой. Саша растерянно проводил их взглядом и снова бухнулся в траву.

Издалека, не показываясь, на них смотрел Влад. Он сидел на турникете, под ивой, уронившей вниз, к земле, нежно-зеленые волосы-ветки, почти невидимый. Он и не хотел, чтобы они знали о его присутствии.

Рената сорвала желтый одуванчик и пощекотала им нос малыша. Сашка чихнул, поморщился, утерся и отобрал у матери цветок. Все его личико было желтым от осыпавшейся пыльцы.

Ничто вокруг не должно мешать им, когда они пищат и смеются, когда малыш глядит в небо, на птиц, на облака. Именно такими глазами, как у этого мальчика, и нужно смотреть на мир…

Влад легко спрыгнул с турникета, нырнул под еловые лапы и по главной аллее парка — его парка, парка его сына — пошел к воротам, к арке, празднично раскрашенной семью цветами солнечного спектра.

«Каждый охотник желает знать, где сидит фазан»…

Часть 3. «Послания самим себе»

Богатство легко унесет время,

слово же не ведает смерти…

Скандинавская пословица

Душа жаждет того, что утратила,

и уносится воображением в прошлое…

Петроний Арбитр (I век н. э.)

ТАК НАЧИНАЛАСЬ ЛЕГЕНДА…

Велик и прекрасен был Оритан!

Берега его, омываемые лазурным Южным Океаном, утопали в буйной зелени тропических лесов. Реки его, извилистые и полноводные, орошали благодатную землю. Горы его, стремящиеся к высокому небу, препятствием были для пронзительных ветров и стужи.

Богат и славен был Оритан!

Города его, белостенные, жемчужными ожерельями обвивали склоны холмов, спускаясь к плодородным равнинам. Поля его из года в год кормили жителей всей Земли. Легкие и стремительные корабли его, груженные зерном и тканями, покидали многочисленные порты и возвращались, привозя невиданные диковины заморских стран Севера.

Щедр и вечен был Оритан!

Гениальные созидатели рождались на землях его и творили жизнь. С их легкой руки возводились чудесные храмы столицы Оритана — Эйсетти, в соответствии с их чертежами пламенели красным гранитом постройки города-порта — Коорэалатаны. Сама заря улыбалась, целуя гладкие круглые щеки белоснежных домов-сфер, где жили, любили и процветали ори, народ Оритана. Из века в век помнили ори свои прежние воплощения, не теряя ни капли знаний своих былых жизней, и лишь мудрее становились они с каждым новым рождением. Их «куарт» был един и бессмертен, и не ведали они войн и распрей. Любили и уважали они другого как себя, жили в едином пульсе с матерью-Природой…

Но…

ПЕРВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ЗИМА. АРИНОРА

Молодой северянин молча проверил документы кулаптра и указал крыло сектора, куда нужно было пройти для отправки в Аст-Гару, столицу страны.

Паском огляделся. Как давно он здесь не был! Столько светловолосых, белокожих людей! Да, на Ариноре остались, по большей части, лишь ортодоксы. Половина, если не более, северян переселилась на Юг, в города Оритана, сразу после того катаклизма. Прошло всего четыреста лет, сменив меньше пяти поколений — а люди уже совсем иные… Дело идет к войне, но здравый рассудок древних «куарт» пока одерживает верх. Как все это шатко, о, Природа!

Оритан оказался более надежной землей, чем полуостров Аринора. Все-таки, Оритан — это большой материк. А на картах Аринора уже обозначается как «остров». Разорвалась пуповина, связывавшая полуостров с огромной сушей под названием Олумэару. Разорвалась, когда передернуло земную кору. С каждым годом Аринора и Оритан приближались к критической точке. Во всех смыслах — и в географическом, и в нравственном. Не последнюю роль играли в этом сами люди…

У кулаптра Паскома была своя цель в Аст-Гару. Он уже очень долго не покидал родину, однако сейчас ситуация сложилась так, что его присутствие потребовалось здесь, у враждебно настроенных северян. Его последний, тринадцатый, ученик не успел «взойти» во время Потрясения. Самый близкий, самый лучший ученик. Его судьба оказалась очень тяжелой. При всей своей прозорливости Паском не ожидал такого поворота событий. И кулаптру приходилось длить и длить свое земное существование…

Вся беда в том, что таков закон Природы: «взошедший» учитель ответственен за каждого из тринадцати своих последователей. Те, в свою очередь, в ответе за каждого из своих будущих учеников. И так — до бесконечности. Как смена дня и ночи, как чередование времен года, как перерождение Солнечных Эр. Учитель и ученики — единое целое. Это больше, чем привязанность, взаимозависимость, дружба, любовь. Это данность. Это судьба. На Оритане и на Ариноре с древних времен говорили: «Человек волен в выборе всего, кроме своего «куарт», учеников и родителей».

И все-таки этот ученик был Паскому чуть ближе, чуть любимее тех двенадцати, которым удалось «взойти» еще четыреста лет назад, накануне катаклизма. Возможно, любимее оттого, что он сильнее похож на самого Паскома, нежели те, другие. Точно так же, как и Паском, прежде чем прийти к своему выбору, к Учителю, он был чересчур противоречив, его швыряло и бросало в жизнях, словно песчинку в урагане. Путь этого ученика и поныне извилист, неопределенен…

Кулаптр никогда не раздумывал над велением своих сердца и духа. Он давно жил в единении с собой. И каждый раз в течение этих четырехсот лет, глядя в личики вновьпришедших, он надеялся: «Ну, быть может, теперь? Быть может, в этот раз?» И — ничего…