своих женщин светом в окошке. Даже уход жены был (в его понимании) показателем слабости.
О чем думал Саша, было непонятно. Он препоручил Гроссману обязанность размышлять, рассуждать и рассчитывать, а сам контролировал события как бы со стороны. Если Гроссман решал, что поступить нужно так, а не иначе, телохранитель беспрекословно подчинялся. Но стоило малейшему сомнению закрасться в голову Николая, Саша тут же угадывал его нерешительность (каким образом он делал это — анализу не подлежало) и провоцировал беседу. В процессе разговора завязывался спор, приводящий, как это ни странно, к незаметной корректировке первоначальных замыслов Ника. Именно такой исход и удивлял Ренату, готовую к любым инцидентам. Девушка терялась и недоумевала: по логике вещей, эти двое должны были ссориться — из-за нее. Но вместо этого они действовали как единый слаженный механизм, обоюдно. С одной стороны — чудесно: стало гораздо легче и проще. С другой — слегка настораживало…
…Лес поредел. Дорога слегка вильнула, и в туманной дымке вдалеке показался город…
Раечка Мезудина вышла из лифта первой. Фобосов последовал за своей «утешительницей».
Мезудина первой заметила, что дверь в квартиру не заперта.
— Снова у тебя гости… — проворчала женщина. — Я поехала. Надоело мне это до делов…
Она развернулась, но Михаил удержал ее.
— Стоп.! Никаких гостей. Не должно. Быть.!
— Может, ментов вызвать? — Раиса попятилась и понизила голос до шепота.
Фобосов тоже не решался войти и мялся у порога. Тут раскрылась дверь. На пороге стоял Саша:
— А… это вы… — бесцветно проговорил он, медленно извлекая руку из кармана черного плаща (весьма дорогого, подметил журналист). — Привет, — и посторонился в дверях.
— О! Здорово.! Ну. Ты жук.! — Михаил поправил очки, коротким жестом толкнув их в перемычку на носу. — А ты. Почему. Не уехал?
— Куда? — заинтересовался Саша.
— Ну… куда. Вы. Там. Собирались.? — «печатал» Фобосов. — Откуда. Мне. Знать.?
— Вернулись, — неожиданный гость поморщился.
— Чего. Стряслось.?
Мезудина обратила внимание, что Алекс нездоров: под глазами — темные круги, голос простуженный, с хрипотцой.
— Мы одну вещь у тебя забыли… Извини за беспорядок, я тут порылся второпях… немного…
Раечка с приоткрытым ртом оценила, что в понимании Алекса означает «немного»: в Мишиной квартире и так-то невозможно было ступить, не споткнувшись о какой-нибудь хлам, а после «рытья второпях» все оказалось завалено лазерными дисками. Алекс просто вытряхивал их из упаковок, проверял содержание на компьютере и отбрасывал в сторону. Мезудина даже не думала, что у Фобосова так много этих дисков.
Хозяин квартиры тоже в замешательстве смотрел на учиненное безобразие и не мог подыскать слов, только руками развел:
— Что за… вещь?
— «Кадэшка». Я тебе давал ее. Помнишь? — испытующий взгляд исподлобья.
— Когда?! — остолбенел Фобосов. — Ты… путаешь. Что-то. Александр.!
— А тебе, Рая? — колючий взгляд впился в Мезудину.
— Ч-что? А! Нет! Я понятия не имею… У меня и компьютера-то, реально, нет…
Саша утомленно повел головой.
— Черт! — сквозь зубы бросил он. — Ну, вы тут… сами как-нибудь приберитесь…
Михаил и Рая проводили его взглядом. Посмотрели друг на друга.
— А как он. В квартиру. Попал?! — опомнившись, вымолвил журналист.
— Ты ему ключи давал, — подсказала Мезудина.
— Он их. В прошлый. Раз. Вернул…
Раиса почесала в голове, лохматя и без того растрепанные волосы, подумала и отправилась на балкон.
Алекс вышел из подъезда. Все, на первый взгляд, в нем было по-прежнему: идеально прямая спина, гордо приподнятая голова, легкая походка… Но что-то не так, подсказывало Мезудиной женское чутье. Что- то не то.
Он уселся в шикарный черный «Ландкрузер» и на бешеной скорости выехал со двора. Соседские бабушки на лавочке во все глаза таращились на громадный, иноземного вида, автомобиль. Тема для дальнейших обсуждений была готова:
— Носятся, как оглашенные! Откуда только деньгу берут на машины такие? — громко выступила одна, и остальные тут же подхватили:
— Всю страну разворовали, сволочи!..
Мезудина вернулась в комнату. Фобосов сурово разбирал завалы. Она подсела помогать, задумалась, покусала изувеченную пирсингом нижнюю губу и вдруг выдала:
— Это паранойя, Миш. Он — не Алекс…
— Чего?!
— Да. И есть у меня реальное подозрение, что мы с тобой еще легко отделались. Надеюсь, отделались…
— Глупости!
Спорить Раиса не стала.
Андрей развернул потертую бумажку, найденную им в кармане поношенной женской куртки в квартире Фобосова. По описаниям, именно в этой куртке Сокольникова бежала из Новосибирска. Серапионов чуял: это
«Москва, 2408». «Шереметьево»… И шестизначный набор полусмытых цифр… Стирали эту бумажку, что ли? Что это означает — «Москва, 2408»? Ясно, что не название очередного романа Владимира Войновича…
Андрей завел машину. А означает это, скорее всего, номер камеры в Шереметьевском аэропорту и код замка. Неспроста они так рвались в Москву. Получается, что прежде у них диска и не было… Что ж, и теперь его в камере наверняка нет.
«Ландкрузер» сорвался с места. Невидящим взглядом смотрел Андрей на дорогу. Идеально было бы, конечно, обнаружить в этой камере вожделенный «дипломат»: Серапионов лично анализировал записи прослушки квартиры Полковника. Сокольников чуял, что под его ногами горит земля, и за день до смерти приказал телохранительнице Дарье Лавровой спрятать компромат.
Ячейка была, как и ожидалось, пуста. Так… Отрицательный результат — тоже результат. Вопрос в другом: где они теперь? Логично, что телохранитель попробует спрятать свою девчонку. Прежние сослуживцы отца добросовестно предоставили информацию о прошлом этого Саши: связях, родственниках, знакомых. Саша родился в Ростове-на-Дону, затем родители его переехали в Новосибирск (мальчишке было шесть лет). В Ростове осталась его сестра, к тому времени уже имевшая свою семью. Разница в возрасте у них с братом была приличная. Кроме того, в Питере жил дядька Александра. То есть, из Москвы они могли поехать и на север, и на юг. Андрея, конечно, грела мысль отправиться в сторону дома, но интуиция подсказывала: не поедет Саша в Питер. Серапионов не поехал бы на его месте. И в Белокаменной, и в Северной столицах сейчас введен жесткий паспортный контроль. Необходимая мера, принятая властями Питера и Москвы из-за военной обстановки в южных провинциях — республиках бывшего СССР. В Москве