присутствии самой обольстительницы. Ее полыхание затмевало все вокруг, о чем она сама знала очень хорошо. Гретхен, однако, получила удовольствие, видя, что, несмотря на ошеломляюще богатые природные дары этой fata Morgana[29], ей недоставало изящества движений.
Отвечая на предыдущее замечание Гретхен о насильнике, Ильдефонса сказала:
— Я их сначала заманиваю в лежачее положение, а обвинения откладываю на потом — если выступление не оправдает ожиданий.
— Вполне верю.
— Да уж, можешь поверить.
— И я уверена, что ты используешь самые высокие мерки.
— Почему бы и нет? Я это заслужила. — Ильдефонса равнодушно созерцала Гретхен. — А вот о тебе я бы сказала, что ты — открытое приглашение вьющемуся растению.
— Да, мне нравится, когда меня окутывают.
— Чем? Мужчиной? Женщиной? Бобами? Лозой?
— Мне никогда не удавалось словить кайф на хлорофилле. Только мужчины.
— Ну что ж, хорошо, что множественное число. Ты не безнадежна, госпожа Фунн.
— Нунн, Гретхен Нунн. Небезнадежна? По-твоему, я нуждаюсь в расширении кругозора?
— Твой кругозор необходимо разъянить[30].
— А, так ты знакома с жаргоном Гили.
— Достаточно, чтобы понимать, что к чему.
— Это так справедливо, госпожа Лафферти, что я…
— Зови меня по имени, детка.
— Благодарю вас, Ильдефонса. Я пришла, чтобы разъянить мой кругозор.
— Ко мне? Извини, детка, но я не кайфую от лесбийских штучек.
— Нет, не в этом смысле. Я пришла к Венере-Ловушке за советом.
— Ловушке? Ну и нахалка! Да ты знаешь, что у этой рыжей красотки есть настоящие МОЗГИ!
Гретхен улыбнулась.
— Рыжее — это действительно красиво. Мне-то, хочешь не хочешь, приходится ставить на черное.
— Да уж. — Ильдефонса механически улыбнулась и вдруг запела — пронзительным, как свистулька из стручка, голосом: — «Только длинная, стройная, черная красотка для проповедника с Библией верная заводка…»
Гретхен с жаром захлопала в ладоши.
— Боженьки! Где ты подцепила это сокровище?
— От длинного стройного черного жеребца.
— Как это подходит мне! Спасибо. Знаешь, сегодня и вправду мой счастливый день. Я почувствовала, что так и будет, когда прямо с утра подряд выиграла трижды по шесть, ставя на черное.
— Трижды шесть — восемнадцать. Неплохой счет.
— А если шесть сотен и шестьдесят шесть? Ильдефонса помотала головой.
— И не мечтай. Не родился еще жеребец, который пройдет такую дистанцию.
— Если кто и сможет, то только с тобой.
— Не ревнуй к более опытным, детка.
— Нет, Ильдефонса, я не ревную. Просто завидую.
— Имеешь право.
— Мне не везет с мужчинами так, как тебе. Ильдефонса фыркнула:
— При чем тут везение!
— Вот я и пошла за своим заветным числом в Гнойный тупик, номер восемнадцать, в аптеку Рубора Тубора.
— Какую аптеку? Рубор Тумор? Никогда не слышала — что за шкодное имя!
— Как так не слышала, Ильдефонса?
— Я что тебе, деточка, вру?
— Нет-нет, погоди. Я попросила средство для воспламенения мужчин.
— Ты не шутишь?
— Нисколько. Рубор Тумор сказал, что такое средство они готовили для тебя.
— А уж это вранье! Я в таком не нуждаюсь. — Ильдефонса наморщила белоснежный лоб. — Какая-то дурацкая ошибка. Или они тебя просто поддели. Я никогда там не была. Я и не знала об этой аптеке, пока ты мне вот сейчас о ней не сказала. Над тобой подшутили, точно.
— Рубор Тумор уверял, что они состряпали для тебя сексуальное курение, от которого мужчины возбуждаются.
— Что такое? Какое сексуальное курение?
— Так они сказали, и поэтому я к тебе пришла… спросить, что это и как этим пользоваться… Мне любая помощь пригодится.
— Никогда в жизни я… — Ильдефонса замолчала на полуслове, задумалась и вдруг расхохоталась. — Ну конечно. Наверняка так и было — он сказал им, что курения для меня. — Она тепло улыбнулась Гретхен. — Спасибо тебе, я тысячу лет так не смеялась.
— Он? Кто, Ильдефонса? Я ничего не понимаю! Рыжая красавица смягчилась настолько, что в ее чувствах произошел полный переворот и она сделалась почти ласковой:
— Не важно, кто, душка. Моя тайна. Но я могу сказать, что не собиралась приманивать этим курением мужчин. Требовалось средство для приманки… Нет, ты мне все равно так просто не поверишь. Я тебе лучше покажу. Сегодня слет в улье, и я тебя возьму с собой. Нас развлечет новое лицо, и, кто знает, ты, может быть, захочешь к нам присоединиться. У меня такое чувство, что ты как раз нам подходишь.
— Погоди, не так быстро. Что все это значит? Слет? Улей? Какое развлечение? Кому?
— Ты скоро все узнаешь, Гретхен, включая «сексуальные» в кавычках курения, — хихикнула Ильдефонса, — но пока никаких вопросов. Мы позавтракаем вместе и двинемся в улей.
Квартира была стильно и ностальгически обставлена в авангардистском коммунистическом духе, присущем Старому Нью-Йорку 1930-х годов. Целого состояния потребовала переделка под коммунальную квартиру с обшарпанным линолеумом на полу, фруктовыми ящиками и старыми бочонками вместо мебели — проект и исполнение фирмы «Антик-Пластик». Занавеси из дерюги на окнах, керосиновые лампы на подставках из стопок книг, дребезжащее пианино, старые кухонные столы из настоящего дерева, застеленные передовицами из «Дэйли Уоркер»[31]. На стенах кнопками приколоты плакаты с Марксом, Лениным, Кремлем и Московским университетом. Эта подделка под левацкий нищий быт стоила сумасшедших денег — не совсем улей, верно?
Дамы-пчелки уже собрались, когда Ильдефонса Лафферти провела Гретхен в гостиную. Их появление было встречено радостным изумлением.
— Нелли, душенька, ты привела новенькую! Просто чудно! Она будет с нами?
— Если захочет, Реджина. Это — Гретхен Нунн. Гретхен, это Реджина, наша Царица пчел (напротив номера квартиры внизу в холле значилось «Уинифрид Эшли»).
— Добрый день и прошу быть как дома, ЧК, — прозвучал дивный мелодичный голос Реджины. Это была крупная дама, аристократически изящная в своем просторном одеянии.
— ЧК? — удивилась Гретхен.
— Ах, простите меня, дорогая! Вы такая обворожительная Черная Красавица, что прозвище само вырвалось у меня. Позвольте представить вас новым подругам. С Нелл Гвин вы уже знакомы, разумеется. Эта дама — Мери Наобум, — Реджина указала на тоненькую девушку, светлые волосы которой были
