Глава 28
Красная ковровая дорожка — знак серьезности мероприятия, знак верности традициям — пахнет большими надеждами. Странное и опьяняющее чувство: сидеть в зале и ждать объявления победителей, зная заранее, что ты — победитель. Дорожка — как река крови, стекающая по ступеням пирамиды у меня в «Падении Мехико». Кровь была настоящая, с бойни, на бионе чувствуется запах — терпкий, ни с чем не спутать. Я помню, как я последний раз крикнул «снято!» и едва не заплакал, и бегал, как помешанный, обниматься с операторами, и бормотал: «Гений! Гений! Гений!» Потому что знал, что я — гений.
После конкурсного показа «Variety — Variety» — рецензирующая чилли раз в пять лет примерно! — написала: «Этот фильм так же революционен для наших дней, как „Глубокая глотка“ — для классического порно и „Глубокая глотка: вся правда“ — для порно бионного». Мудаки, какие мудаки! Это не «Глотка» и не «Вся правда», это — «Нетерпимость» Гриффита, если они еще помнят, кто это такой. Неучи. Половина жюри — без кинообразования, старые прощелыги, двадцать лет назад не сумевшие вписаться в законы AFA со своей аляповатой двадцатиминутной дешевкой. Много ли в этой индустрии людей, способных снять фильм, поднимающий чилли с уровня балагана, на котором оно существует все эти годы, до уровня настоящего искусства? Один у них такой человек, я, Йонг Гросс.
У входа стоят солдатики, просят показать ногти и снять головные уборы, раскрыть сумки, пройти сквозь металлоискатель, облучиться на искателе пластиковой взрывчатки, — и на секунду становится нехорошо и неуютно, и сам быстро озираешься — нет ли кого… в лапсердаке. Войти в зал, найти Бо — естественно, он припас мне место. Кивнуть этой его новой девахе, Вупи Что-то японское. Некрасивая, в общем, тетка, но при этом — что-то такое в ней… Жаль, Бо ее нашел где-то, когда я уже монтировал «Падение»; я бы ее взял к себе, в псилоцибиновую сцену с леопардусами; как бы она была там кстати.
Сегодня он может гордиться мной, а я — да, да — горжусь им. Повезло мне с ним, ой, как повезло — хотя, конечно, какое повезло? просто всегда умный был! — свой первый фильм (не фильм даже, а так, монтажную склейку, студенческий выпускной проектик, эксперимент в стилистике — правда, очень удачный эксперимент) я принес именно ему. Мне тогда казалось, что это просто шутка, чистый арт — нарезать кусков из ванили и Голливуда, перемонтировать их так, чтобы эякулирующий мужской член чередовался с залпами огнеметов, а разверстая женская пизда — с кровавыми ранами из старых фильмов о войне, и получить из чистеньких легальных кадров нечто, за что AFA отъела бы мне голову. Я продал у себя в классе около тридцати копий, — кровавая вакханалия, пацаны говорили, что забирает круче, чем любое чилли, и это при том, что все мы были — ну такими эстетами, ну такими смелыми экспериментаторами!.. Тогда они первый раз до конца поняли, кто на этом курсе чего стоит; сегодняшний «Голден Пеппер» напомнит им, если они вдруг забыли за эти годы.
Выползают по одному члены жюри. Все-таки Иерусалим в стремлении выглядеть гламурно со своим легальным чилли все больше скатывается в полный идиотизм: зачем они сделали председателем этого карлика Романского? То, что у него длина члена равна росту пополам, еще не делает его экспертом в нашей области. Чем длиннее член, между прочим, тем трудней его поднять. Его-то собственные фильмы можно мерять в микроградусах подъема. А вот чем он меряет чужие и по какому праву? Впрочем, хорошо, если в этой индустрии за год наберутся три фильма, вообще заслуживающих какой бы то ни было оценки.
Бо сначала не поверил, что я это всерьез, когда увидел полгода назад сценарий «Падения Мехико». Он, бедный, даже не представлял себе, что можно так подходить к чилли. Он вообще не знал слова «пеплум» и пытался что-то говорить про то, что там мало зоусов и это не его профиль. Бо — лапочка, умничка, лучший человек в этой индустрии, но правда есть правда — он чудовищно необразованный, серый. Человек, пришедший в чилли из старой порнографии, из чистого принципа, из борьбы за свободу искусства и секса, а не из киношколы UCLA. Так что, собственно, грех предъявлять претензии. Но все равно иногда раздражает. Сзади пристроился один с микрофончиком:
— Скажите, мистер Гросс, почему ваши фильмы вот уже который год оказываются настоящими блокбастерами даже на таком странном рынке, как рынок чилли?
— Потому, что я действительно умею снимать кино.
Иногда я чувствую себя даже не Гриффитом, а Спилбергом, человеком, который сто лет назад навсегда изменил всю киноиндустрию, сняв «Челюсти», первый настоящий блокбастер. Или даже основателем «Lucas Film» (какое же говно они сейчас снимают, к слову сказать!), сделавшим четвертую серию «Звездных войн», когда никто и не мог помыслить о подобных штуках. Я тоже не сразу смог; четыре картины сделал — коммерчески удачные, в сто раз лучшие, чем большинство нашего тутошнего дерьма, но все равно — слишком обычные; и вот наконец взял себя в руки, перестал халтурить, напрягся — и сделал то, о чем мечтал аж со школьной скамьи: большой, полнометражный чилли-фильм, с настоящим нехилым бюджетом (слышишь, Бо?), с масштабными съемками, с месяцем работы в джунглях Мексики, с этнически достоверными ацтеками, с воссозданными — почти правдиво — обрядами. И шутки ради, эксперимента ради — и скандала ради, конечно, и ради того, чтобы этих ванильных мудаков поучить, — подал свое дитятко на получение обычного рейтинга для широкого проката.
Как они все встали на рога! Кровавые жертвы Кецалькоатлю — выдумка расистов-испанцев, желавших оправдать свои звееерства! Бабочки, и только бабочки могли служить ему пиииищей! Упоминание кровавой жертвы в кодексах следует понимать как метааафору! Приличный человек должен бойкотировать такое гнусное оскорбление целому нарооооду! Фу. А вот поди ж ты — вчера, перед фестивальной премьерой, немаленькая толпа бесновалась перед кинотеатром на Шенкин, полиции пришлось разгонять не получивших билеееетик саунд-блааастерами. Любууууйтесь.
…И вообще — при чем тут «безжалостные ацтеки»? Можно подумать, я из испанцев сделал ангелов! Да одна только сцена, когда по приказу Кортеса четвертуют Долорес, предварительно распоров ей живот от лобка до грудины, а палач, убедившись, что его никто не видит, мастурбирует и кончает прямо в вывалившиеся на каменный пол пирамиды внутренности, — да одна эта сцена может снять с меня все обвинения в якобы ненависти к одним только ацтекам. Правду ешьте, правду; и кто вам виноват, что ваша правда не заслуживает никакого рейтинга, кроме: «ужас-ужас-ужас!»?
…Ну, началось. Лучшую мужскую роль получает, конечно, Минки Хо, главная звезда фестиваля, Дирк Даглер наших дней. Кто бы сомневался. Конечно, «Тецуо-морф» можно полюбить только за одно название, спасибо мадам Глории за омаж давно забытому фильму Цукамото (неужели сама додумалась? Никто не подсказал?). Да и в формальном совершенстве фильму не откажешь: прекрасная работа, съемки длились больше года и все шесть морфов подобраны идеально — член-гриб, член-сверло, член-рука, член-клинок, член-щупальце и член-булава. Подвиг бионистов, кстати — и мужская, и женская запись очень хороши: аж глянул в ужасе вниз в какой-то момент: ох ты, да мой член, кажется, меняет форму, ужас какой, а главное — щекотно же! — а на девочкином бионе прекрасное ощущение присосок внутри себя (и еще боль — не слишком острая, явно монтажерами приглушенная) от тонких, сочащихся кровью порезов. Но за что тут, если честно, давать приз актеру? Где тут игра? Спецприз за лучшую бионистскую работу, да — но не более. Будь моя воля, я бы лучше дал какой-нибудь приз Ковальски, которую Хо распарывает в четвертой новелле. Прекрасная запись, очень, очень хорошая, ну и психанутая девочка, ее, кажется, убей в таком состоянии — застонет и кончит. Жалко, что из-за студийной системы мне не видать ее как своих ушей: старая сука Глория никогда не отпустит свою звездочку ясную сниматься у Бо. Или заломит такие деньги, что… что… что, может быть, и стоит их заплатить, между нами.
Женскую роль, конечно, получает эта дура Сидни Шарман. Я даже не видел ее «Офисные будни», с меня хватило полуминутного трейлера: девушка говорит по комму обычную корпоративную хуйню, а потом камера отъезжает, и мы видим — кто бы мог догадаться, да? — что она распята на кресте и ее пялят два зоуса. Два, если быть точным, афроамериканских зоуса. Очень смело, да. Как можно давать за это приз на двадцать первом фестивале чилли, я, хоть убей, не понимаю. Третье десятилетие они орут о своей борьбе за свободу, о противостоянии фальшивой ванильной индустрии, об удушающих правилах AFA — и при этом не замечают, что сами закоснели в собственных правилах, в тупых законах, во внутренних табу. Они просто делают наоборот наобороту: нельзя два черных на одного белого — снимем именно так и будем орать, что мы против политкорректности. Как они взъелись поначалу на «Падение Мехико» — нельзя оскорблять религиозные чувства верующих, новых ацтеков! И это свои, чилльники, взъелись, те, кто должен бы меня на
