молодого Карла VIII Французского под регентством его сестры Анны. Она была улучшена неким образом, но времени на подготовку было мало. Он попросил их снисхождения к несовершенствам. Повернулся к концу зала, где находились входы и выходы в кладовую, буфетную и деревянную кухню. Сейчас они были закрыты занавесом. Леон взмахнул рукой, и нестройно зазвенели колокольчики.
— Ваши величества, благородные джентльмены и прекрасные дамы, — звонко огласил он, — я представляю вам
Занавес отдернулся при помощи невидимых рук. За ним показалась группа мужчин и женщин в черно- белых костюмах, освещенная сзади толстыми свечами в напольных подсвечниках. Мантии с капюшонами покрывали их головы, как саваны. По их одеяниям можно было узнать священника и короля, аристократов, купцов, горожан и крестьян. Некоторые имели зияющие раны, а другие были истощены болезнью. Среди них были старые и молодые, даже дети. Лица актеров были вымазаны белым с нарисованными черными овалами глаз и кругами, выражающими горе, там, где должны были быть их рты.
— Мертвый... — прошептали пол дюжины голосов, включая Изабель. Рэнд, посмотрев на нее, увидел, что ее лицо было таким же бледным, как и фигуры, предоставленные для их развлечения. Посмотрев в направлении ее дикого взгляда, он увидел почему. Одна из женщин была молодой матерью. Ее можно было узнать
1 Пляска смерти
по набитой кукле, которую она несла; та свободно свисала с ее рук в безвольной наготе мертвого младенца.
Посмотрев на королеву, Рэнд обнаружил, что Елизавета Йоркская не упустила подтекст пьесы. Она держала руку у рта, пытаясь подавить протест или тошноту, и ее длинные аристократические пальцы слегка дрожали. Леди Маргарет сидела рядом с ней с другой дальней стороны с видом сурового терпения, поджав губы с презрением.
Глаза Генриха сузились, когда он обратил свой взор на Мастера празднеств. Он откинулся на высокую спинку трона, стуча кончиком пальца в медленном постоянном ритме.
Сейчас тошнотворная живая сцена двигалась, выстраиваясь в линию, качающуюся под медленный и ровный ритм барабана. Треть участников продвигалась, шаркая, вперед между рядами столов, волоча за собой свои извивающиеся простыни, а несколько самых дюжих из них тянули и тащили что-то, похожее на коробку, которая катилась неуклюже, с грохотом и скрипом. Когда оно стало перемещаться вслед за остальными, последняя часть мимов последовала за ней.
Это представление вряд ли можно было назвать веселым, таким, какое обычно ждут на свадьбе. Волосы на тыльной стороне шеи Рэнда встали дыбом. Нахмурившись, он сел прямо на стуле, каждый его нерв был напряжен.
Лютня, арфа и псалтерион сменили равномерный ритм барабана воющей мелодией в минорном ключе. Болезненные фигуры начали резвиться, обниматься и забавляться в медленной и похотливой пародии. Некоторые притворялись, что испытывают наслаждение, чмокая губами. Некоторые имитировали совокупление. Некоторые периодически тыкали пальцем друг в друга. Мужчина как будто снял свою голову и засунул ее под мышку.
За одним из нижних столов одна женщина застонала. В другом конце зала мужчина пробормотал непристойный комментарий и его товарищ нервно усмехнулся.
Мимы приблизились к высокому столу, спотыкаясь, чуть не падая, когда кланялись и делали реверанс королю и королеве с таким преувеличенным почтением, что это было чистой пародией.
Рот Генриха превратился в линию, но он воздерживался от действий.
Рэнд мог догадаться почему. В прошлом о короле говорили, что он не обладает чувством юмора, и он не хотел, чтобы этому было подтверждение. Если французская королевская семья могла найти немного развлечения в этом мерзком спектакле, тогда все будут ждать, что Генрих выкажет презрение к нему, которое припишут его суровой природе, а не неудачной забаве. Кроме того, он может еще измениться в середине акта на какую-нибудь безвкусную, но смешную сатиру о счастье в браке.
Сам Рэнд не видел в спектакле ничего смешного. Однако он имел смысл. Все были равны в этой пышной процессии мертвых, говорил он. Молодые и старые, богатые и бедные — никто не избежал чистилища душ, никто не нашел вечной жизни. Это была идея, которая казалась ему разумной, хотя, по его мнению, не имела отношения к свадебному пиру. Также она не подходила для того, чтобы представлять ее перед королем, чье право занимать трон было спорным, поскольку он не мог доказать своего происхождения от законного царственного предка.
Было легко увидеть в этом заговор Йорков или, по крайней мере, что к этому приложили руку сторонники Йорков. Наклонившись немного к Изабель, Рэнд тихо спросил:
— Что вы думаете?
— Пошло, — она произнесла так тихо, что только он мог услышать, — и довольно страшно. Я не могу понять, чего добивался Леон.
— Это надо остановить, но я не вижу Мастера празднеств.
Она пробежала глазами по мимам, столам и за ними:
— Кажется, он ушел. Я думаю... Я считаю, что Генрих должен увести Елизавету.
— Предложите это ему, — живо прошептал Рэнд.
Она сделала, как было сказано: потянулась, порхнув пальцами как раз над напряженной рукой короля, не прикасаясь к нему, чтобы привлечь его внимание, и зашептала ему в ухо после того, как он разрешил ей говорить. Мгновением позже Генрих дал знак своей матери, которая встала и, не оборачиваясь, покинула зал.
Затем встал король и предложил руку королеве. Они начали поворачиваться.
Мимы достигли незанятого пространства перед высоким столом, рассредоточиваясь таким образом, чтобы большая коробка, которую они катили со скрежетом и лязгом металлических колес, оказалась прямо перед троном. Когда король повернул голову, чтобы посмотреть, один из крепких механиков вышел вперед и раскрыл двойные двери, которые находились спереди коробки.
Из них с шумом вырвались высокие языки пламени, пылающего внутри самодельной огневой коробки. Короля отбросило назад, и он увлек за собой королеву, хотя, казалось, был заворожен огненным содержимым нового хитроумного изобретения. Повернув голову, Рэнд увидел, что в огне горели крохотные металлические фигурки мужчин, женщин и детей. Грохочущий механизм заставил их корчиться от боли, как будто в агонии, мучаясь от обжигающего жара.
Коробка была миниатюрным адом, и ее пламя разгоралось все выше и выше.
— Уходите, сир! — прокричал Рэнд Генриху. — Сейчас же!
Генрих сделал длинный шаг назад, затем еще один. Он развернулся, заставляя королеву идти впереди него в задний коридор, который вел в их апартаменты. Рэнд схватил Изабель за руку и поставил ее на ноги, поворачивая ее, чтобы она последовала за королевской четой.
Огневая коробка взорвалась с приглушенным грохотом. Огонь вырвался из нее, достигая высокого стола. Рэнд пнул ногой тяжелую доску стола. Когда она упала, он схватил Изабель и увлек ее за собой, бросаясь на пол за этим прикрытием.
Крики боли и ужаса, стоны страха раздавались со всех сторон. Возгласы, проклятия и отчаянные молитвы звенели под высоким потолком. Скамьи были перевернуты, многие столешницы сорвало с козел. Глухой стук бегущих ног создавал приглушенный шум, а за этим всем был слышен треск пламени.
Рэнд вскочил, бросив один взгляд, чтобы убедиться, что король и королева исчезли в заднем коридоре. Изабель была потрясена, но невредима.
— Стойте! — прокричал он паникующей толпе. — Не бегите! Снимите скатерти со столов, чтобы сбить огонь. Принесите бочки с вином и водой. Затаптывайте пламя на тростнике. Приступайте! Сделайте это сейчас же, или все погибнут в дыму!
Несколько мужчин задержались, попытались вернуться назад. Этого было недостаточно. Поставив Изабель на ноги, он скомандовал ей следовать за королем и королевой и проследил за тем, как она ускользнула в этом направлении. Он схватил королевскую скатерть, спрыгнул с возвышения и начал сбивать пламя.
