Власть над властью

бояре наняли шведов. Под Нарвой Карл XII буквально разогнал втрое превосходящее чис­ленностью русское войско под командованием Петра I. Под Полтавой Петр I поставил за линией своих войск загради­тельные отряды. Под Бородином Кутузов принял жесто­кие меры против бегущих и дезертиров. Женщина-кавале­ рист Дурова со своими уланами ночью наткнулась на каза­чий разъезд, и уланы, решив, что это французы, бросили ее и удрали — она с сожалением вспоминала о хорватах, с ко­торыми раньше служила. А 1941 год?

Но у солдатской службы есть и второе начало. Солдат действует в условиях опасности для жизни, он должен морально принять неизбежность смерти в бою и смотреть на жизнь как на счастливый случай. И чем тяжелее бой, чем тяжелее война, тем больше жертв требуется от солдата, тем тверже он должен быть. Никакой материальный стимул этой твердости не даст. Зачем мертвому деньги? Даже профес­сионалу? Только сознание того, что от тебя зависит жизнь твоей семьи, дает такую твердость, только преданность ей, только патриотизм. Не слава великого воина, не слава ге­роя, а преданность народу.

Да, русские тоже состоят из костей и мяса. Им тоже бы­вает страшно. И они в первых боях бегут, паникуют, сдают­ся. Но проходит какое-то время, появляются ярость, оби­да за потери, страх не за себя, а за семью, появляется опыт бить врага, и русская армия превращается в силу, которую никто не в состоянии остановить. Опять обратимся к ис­торическим примерам. Великий полководец Фридрих II, не потерпевший ни одного поражения в войнах с Францией и Австрией, отдал русскому солдату и Пруссию, и Берлин, сетуя: «Русского солдата мало убить, его нужно еще и по­валить!» В 1941 году Красная Армия, бросая пушки, танки, пленных, бежала к Волге, но прошло три года, и она берет сильнейшую крепость Кенигсберг, теряя в восьмидневном штурме менее 4 тысяч человек. Осажденные немцы в этом мощнейшем укреплении Европы теряют 40 тысяч и 92 ты­сячи успевают сдаться.

Это известнейшая вещь, но мудраки ее не могут понять. Когда они видят по телевизору учения американской наем­ной армии, они млеют от восторга: профессионалы! Да, и не­плохие профессионалы, и многое умеют. Но русская армия и не таких побеждала. Конечно, это нелегко, но она спра­вится, как справлялись деды и прадеды.

Когда немцы подходили к Москве, академик Вернадский высказал свои опасения Калинину и удивился полнейше­му спокойствию последнего. «Ничего,— успокаивал его Калинин,— нам надо разозлиться». Но Калинин — исконно русский мужик, он обязан понимать. А вот тоже русский, но шотландского происхождения. Раненный под Аустерлицем генерал Барклай де Толли, уже тогда, в 1805 году, в госпитале обсуждал возможные пути победы над Наполеоном. И видел единственный путь — пропустить его войска в глубь России и уничтожать их там, в глубине, всем миром. Очень силь­ная была армия у Наполеона, Европа с ней не справилась, а Россия победила. Чисто русским путем, тяжелым, крова­вым. Поэтому в России и не любят войны: профессионалов, чтобы воевать, у России нет, а детей жалко.

Но вернемся к дворянам и крепостным. В любом случае мы видим, что положение дворян в России до второй поло­вины XVIII века, пожалуй, худшее по сравнению с осталь­ными сословиями. Как ни тяжело крестьянину, но он дома, у него есть жена, дети, праздники, нет постоянной опасно­сти для жизни, у него есть пусть и призрачная, но надежда разбогатеть и жить лучше. У дворянина есть только служ­ба, служба днем и ночью. Дворянские дети стали тайно за­писываться в купцы. Жалобы дворян стекались ко двору, и наконец в 1736 году императрица распорядилась со многи­ми оговорками, что из нескольких братьев-дворян в семье одного можно оставить в хозяйстве; остальным определить службу в 25 лет, считая с 20 лет, то есть до 45 лет. В эти годы дворянина можно уволить, если он действительно служил в армии. Впрочем, императрица добавила: «А понеже ныне с турками война, то отставлять по вышеписанному только по окончании войны». И все же дворяне вздохнули свободнее: справедливость восторжествовала. Заканчивая раздел о дво­рянах и крепостных, следует упомянуть, что крепостными распоряжались еще три сословия, или инстанции России.

Во-первых, собственно государство, то есть крепостны­ми командовали бюрократы.

Во-вторых, монастыри. Дело в том, что монастыри в России всегда строились как крепости, как военные опор­ные пункты для русской армии. Почти все они были воо­ружены, а такие, как Соловецкий, например, могли выдер­жать осаду силами одних монахов. Кроме этого, монасты­ри были органом социального обеспечения. Здесь доживали свой век престарелые и увечные солдаты и офицеры, причем, как русские, так и иностранные, служившие в русской ар­мии (сначала вышла заминка с вероисповеданием, но потом решили: пусть живут в монастырях, а молятся, как хотят). Благодаря своим крепостным церковь формировала изряд­ные денежные и материальные запасы, которые использова­лись в трудное для России время. Этих крепостных церковь не покупала, обычно деревни, приписанные к монастырям, были пожертвованиями царей и дворян.

В-третьих, государственные заводы.

И, наконец, крепостных имели сами крепостные кресть­яне. При этом свободные крестьяне, а они составляли око­ло 40% всех крестьян России, крепостных, разумеется, иметь не могли, так как не несли военную службу и не имели дру­гих способов их приобретения. Юридически не могли иметь крепостных и крепостные крестьяне, но фактически име­ли. Делалось это так: разбогатевший крепостной, решив­ший вложить деньги в приобретение крестьян, оформлял покупку на своего барина, но они были его крепостными. Поскольку они прятались, так сказать, за его спиной (хреб­том), то и назывались они «захребетники».

Автор хотел бы, чтобы читающие эти строки сделали для себя выводы о том, что русский крепостной — это не то, что поляк или чухонец. Это не раб ни в душе, ни по ми­ровоззрению. Для него помещик — это не Бог и не царь, а только командир, которого необходимо содержать для сво­ей собственной безопасности и подчиняться которому нуж­но тоже только из этих соображений. Для русского крепост­ного было немыслимо, чтобы его продали разбогатевшему кабатчику да еще и с правом кабатчика убить его, а не при­ крепили к другому русскому воину. Немыслимо, чтобы его, даже солдата, продали за границу. Воевать в составе войск союзников за Россию, воевать за союзников — это понят­но. Но быть проданным, как немец, чтобы убивать Бог зна­ет где индейцев или североамериканских поселенцев, кото­рые ничего России не сделали, не по-русски.

Дворяне только воины. В другом качестве они не были нужны России. В этом была справедливость, которую не по­нимал Петр III и другие мудраки. И пока дворяне предан­но служили России, они имели право на часть рабочих дней закрепленных за ними русских, имели право дать им огра­ниченный круг распоряжений и потребовать их исполне­ния, прибегая в случае необходимости к обычной в те вре­мена порке, и только.

Крестьянская община

Основная масса народа России, собственно русские люди, которые несли в себе то, что называют духовной силой, это крестьяне. Даже к 1917 году их количество превышало 85% населения страны. Как «технарь» скажу, что 85% — это дос­таточно весомая величина: если есть 85% вероятности по­лучения какого-либо результата, то в ряде случаев его пере­стают контролировать — такой вероятности хватает.

Тот, кто хочет понять Россию, должен понять образ мыс­лей крестьян, ибо они суть России. Мы все вышли из кресть­ян, от силы во втором или третьем поколении. И в нас сидит крестьянский дух, русский дух. И когда поэт говорит: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет»,— значит здесь «пахнет» крестьянином, поскольку ничего более русского у нас нет.

Русские крестьяне никогда не селились отдельно друг от друга, а вернее, много сот лет жили вместе, общинами, и именно эти общины они называли «мир». Не зная правил мира и его основополагающих принципов, бессмысленно говорить о русских. Ибо мы все оттуда — из общины, из мира.

Обычный западный человек при переезде на другую квар­тиру нанимает за деньги машину и грузчиков, которые его перевозят. А 99% русских в аналогичном случае приглашают приятелей, для которых покупают водки и закуски на сум­му, превышающую ту, что они заплатили бы грузчикам, и после переезда устраивают с приятелями пьянку.

Все знают, что самой стабильной валютой в России ос­тается бутылка, выпиваемая зачастую