Цицерон

сенат и наполнил город пришлыми людьми. Опирался он, как мы уже говорили, на армию и так называемых «пропащих» людей. Все ключевые посты занимали цезарианцы. Армией, кроме Цезаря, командовали консул Антоний и начальник конницы Лепид. Ясно, что человек, задумавший сокрушить новый режим, должен был прежде всего образовать какое-то временное правительство, вырвать власть и армию из рук цезарианцев, а затем провести ряд продуманных реформ. И действовать надо было быстро, не теряя ни минуты, пока враг не успел опомниться.

Что же делал Брут? Некоторое время он бегал по Риму, потрясая окровавленным кинжалом и взывая к вольности и Цицерону. А потом вместе со своими сообщниками удалился на Капитолий под охраной небольшого отряда гладиаторов и засел там. В течение нескольких дней этот смелый человек не решался спуститься в освобожденный им город!

Между тем «адская свита» пришла в движение. Самым «адским» из всех был Антоний. Всего несколько слов об этом человеке. Дело в том, что существует два Антония. Один, герой Шекспира, — благородный, великодушный, прекрасный в самых своих слабостях, романтический любовник и преданный друг. Другой — реальный Антоний. У них так же мало общего, как у исторического Гамлета, который притворился сумасшедшим, коварно перерезал своих врагов, скормил их свиньям и захватил престол, и меланхоличного принца, спрашивавшего: «Быть или не быть?» Антоний провел молодость шумно и сумбурно. Он рано потерял отца. Отчимом же его был не кто иной, как Лентул, тот самый, что так неудачно заменял Каталину в заговоре. Под руководством этого опытного наставника Антоний быстро спустил состояние и остался без средств к существованию. Злые языки говорили, что он нашел себе не совсем обычный заработок. Нам описывают, что он был весьма хорош собой. Действительно. С портретов смотрит на нас довольно смазливое, очень полное, упитанное, гладкое лицо все в крутых кудряшках. Недаром Цезарь называл Антония долгогривым толстяком. Антоний нравился женщинам, но гораздо больше — мужчинам. Цицерон говорит, что Антоний сначала стал «всем доступной шлюхой», но потом жизнь его резко изменилась. Он познакомился с Курионом. С этих пор Антоний сделался добродетельной матерью семейства. Впрочем, в семейной жизни Антония не все были розы, бывали и тернии. Однажды, например, вспоминает Цицерон, он зашел к Куриону и застал такую картину. Отец лежал, отворотясь к стене, стонал и охал. Сын бился в истерике. Цицерона они встретили как манну небесную. Сын вскочил, кинулся ему на шею и принялся, рыдая, изливать ему душу. Отец обо всем проведал, говорил Курион, и, будучи отсталым ретроградом, не признал их брак и вышвырнул Антония за дверь. Но верный Антоний ночью, рискуя свернуть себе шею, залез на крышу и спустился в спальню Куриона. Он, Курион, не может жить без Антония, он сбежит из дому, он удалится в мрачное изгнание. И потом он уже обещал заплатить все долги любовника… Цицерон повел себя очень мудро. Утешил и успокоил молодого человека и обещал убедить отца заплатить долги. Он и правда умиротворил разгневанного родителя, но при этом посоветовал держать подальше от дома эту новую зазнобу сына (Phil., II, 44–46).

Но Курион был не просто гуляка. Историк Веллей так его описывает: он был «самым деятельным и пламенным поджигателем гражданской войны и всех бедствий, непрерывно следовавших за нею в продолжение двадцати лет… Человек знатный, красноречивый, отважный, промотавший свое и чужое имущество и стыд, гениально безнравственный, наделенный даром слова на пагубу Республики, неспособный никакими средствами, никакими стяжаниями утолить свои желания и прихоти» (II, 48; пер. М. Л. Гаспарова). Он-то и втянул Антония в бурную политическую жизнь. Став в 50 году народным трибуном, Курион, подкупленный Цезарем, действовал в его интересах. Когда же началась гражданская война, «супруги» вместе бежали в лагерь Цезаря. Курион вскоре был убит в войне, которую так нетерпеливо раздувал. Антоний же остался, ибо понял, что лагерь Цезаря — «единственное в мире прибежище от нищеты и долгов» (Phil., II, 50).

Между прочим, Антоний получил от своего «супруга» странное наследство — его жену Фульвию. Сначала она была женой Клодия и, говорят, была такой же бешеной, как он. Затем перешла к Куриону и, наконец, к Антонию. По выражению Буассье, то была настоящая муза революции. Антония она держала в ежовых рукавицах, и он трепетал перед ней как мальчишка. Хотя добиться его верности суровая матрона все-таки не могла. Говорят, эта неистовая женщина раздувала природную жестокость Антония.

«Победитель пожаловал ему первенство среди своих разбойников», — говорит Цицерон (Phil., II, 5). Антоний был человек отпетый; именно такие люди нужны были Цезарю. Кроме того, он был неплохой военачальник. Правда, Цезарю приходилось терпеть по милости Антония кучу неприятностей. Только диктатор появлялся в Риме, его толпой обступали просители и обиженные. Со всех сторон слышались жалобы — того-то Антоний избил, того-то грубо обругал, у этого отнял дом и деньги, а недавно его вырвало после попойки на торжественном заседании. Ибо Антоний мало походил на своего покойного «супруга». Курион был беспутен и беспринципен, но в то же время обходителен, воспитан, изящен. Антоний же был грубый солдафон, шутки его были пошлы, и вообще, как сказал однажды Цицерон, он совершенно не представлял, как вести себя в приличном обществе. Разумеется, изысканного Цезаря от всего этого коробило. Однажды в сенате в присутствии диктатора Антоний затеял ссору со своим соперником и обрушил на него поток площадной брани. Все увидели, что Цезарь с отвращением отвернулся, потом встал и вышел из сената (Plut. Ant., 10–11). Но Антоний был нужен ему и он терпел его, как терпел Лепида, это грубое животное, столь же чуждое ему по духу[129]. Многие думают, что Антоний платил Цезарю собачьей преданностью. Именно таким изображен он у Шекспира. Увы, это не так. Ходили слухи, что после одного столкновения Антоний подослал к диктатору наемного убийцу и Цезаря спас лишь внезапный отъезд. Положим, это только слухи, хотя слухи весьма характерные — значит, в Риме не верили в собачью преданность Антония. Но вот факты. Когда заговорщики обнаружили, что среди них чуть ли не все офицеры Цезаря, кто-то предложил втянуть в заговор и Антония. Но близко знавший его Требоний сказал, что это бесполезно. Он уже предлагал это Антонию, когда они ездили встречать Цезаря, вернувшегося из Испании. Тот отказался, но обещал их не выдавать (Plut. Ant., 13). Итак, Антоний знал, что жизни его благодетеля угрожает такая страшная опасность, знал и не предупредил его!

Когда в день мартовских ид Цезарь упал мертвым под ударами заговорщиков, на Антония напал панический ужас. Он пустился наутек, скинул свое консульское платье с пурпурной каймой, надел грубую простую одежду и скрылся. Лепид также бежал. Но, узнав, что Брут не делает ничего и продолжает сидеть в Капитолии, оба на другой день вернулись и стали действовать.

Что же означает странное поведение Брута? Большинство ученых считают, что заговор был совершенно непродуман и тираноубийцы просто не знали, что делать после смерти Цезаря. Буассье, напротив, доказывает, что заговор был продуман, но в том-то и дело, что Брут слишком высоко поставил человеческую природу. Он думал, что, когда он убьет тирана, «народ получит обратно свои права и сможет свободно располагать ими». А создание временного правительства казалось ему незаконной узурпацией власти^{73}. Однако с этим трудно согласиться. С древнейших времен в Риме в годину смут власть переходила в руки диктатора. Таким образом, создание временного правительства не противоречило духу Республики. Да и при чем тут человеческая природа, когда власть и армия были в руках Антония и Лепида? Представим себе, что шайка разбойников ворвалась в дом, связала хозяев и начала рыться в сундуках. Вдруг входит человек и выстрелом из пистолета убивает главаря. Потом он с благостной улыбкой обращается к хозяевам и говорит: «Вы свободны. Отныне вы можете жить по своим законам». Поворачивается на каблуках и уходит, оставив несчастных во власти разъяренной банды. Такого именно благодетеля и напоминает мне Брут. Причем его поведение еще ужаснее потому, что глава бандитов — если пользоваться тем же сравнением — был настоящим Робином Гудом, рыцарем среди разбойников. Шайка же его состояла из отъявленных головорезов.

С тревогой и отчаянием смотрел Цицерон на друга. Как только он узнал обо всем, он тогда же, вечером мартовских ид, поднялся к нему на Капитолий. Он предлагал немедленно спуститься, созвать сенат, пользуясь его смятением, провести нужные декреты и организовать временное правительство. Ибо уничтожить нужно не только диктатора, но и диктатуру, говорил он. Антоний же столь свиреп и опасен, что должен быть немедленно казнен. Реакция Брута поразила оратора. Он долго молчал, потом поднял голову и стал умолять Цицерона немедленно идти к Антонию и просить его стать на сторону Республики. Напрасно изумленный оратор доказывал, что пока Антоний напуган, он обещает все что угодно, но, как только он почувствует силу, то обо всем забудет. Брут, казалось, его не слышал (Phil., И, 88–89).